Дневник Дейзи Доули - [9]

Во всяком случае, моего папеньку Дерека, ученого, надежным мужиком точно не назовешь. Лет двадцать назад, вытряхивая карманы его пиджака перед химчисткой, мама выяснила, что отец ей изменяет. Когда она задала ему вопрос в лоб, у папеньки хотя бы хватило совести не врать и не выкручиваться. Он сидел за кухонным столом, на который мама и бросила два «изделия», как она их старомодно называет. Папенька спокойно поднял глаза, устремленные в тарелку. «Ты можешь дать ей отставку?» — спросила мама. Он молчал — пауза длилась всего несколько секунд, но бедной маме она показалась вечностью. Вот, пожалуйста: папенька тоже не боролся за сохранение семьи, за то, чтобы удержать маму. Он не заикался от волнения, торопясь сказать, что он ее любит и что его случайная связь была роковой ошибкой. Нет, он выдержал паузу невозмутимо, с хладнокровием ученого, очень по-мужски… и за эти несколько секунд разбил маме сердце. Думаю, измену мама бы ему простила, но это невозмутимое стратегическое молчание ее доконало. Когда папенька наконец ответил «вряд ли», их двадцатилетней семейной жизни пришел конец. Мама просто схватила сумку и ушла из дома. Она не вернулась, пока папенька не собрал вещи и не покинул нас и семейное гнездо. А в тот день мама прошла две мили в теннисных туфлях, чтобы найти телефон-автомат и позвонить подруге (кстати, с обувью у мамы всегда сложности, она постоянно надевает неподходящую и как-то явилась на чью-то свадьбу в вечернем платье и резиновых сапогах). Больше родители не провели под одной крышей ни единой ночи.

Когда папенька попытался объяснить свое сложное положение — мол, любовница — это его коллега, с которой он вместе делал важный научный проект, — вполне естественно, что такой аргумент не был воспринят как весомый. Неужели папаша всерьез полагал, что мама поймет такую логику: он не хочет рвать связь с любовницей, потому что это может испортить работу над проектом?! Как всегда, папенька поставил карьеру превыше всего. Стоит ли говорить, что, когда выяснился возраст его партнерши — на двадцать лет моложе папаши, — нас с мамой это ожесточило еще больше.

Так что теперь мамин загородный дом превратился в своего рода приют для двух храбрых женщин, за которых их мужья даже не попытались бороться. Ужасно просыпаться в своей бывшей детской с выцветшими розочками на обоях, зная, что мои замужние ровесницы в это время катают детские коляски по парку. Когда я была замужем, каждый визит домой превращался в праздник, но теперь, когда я разведенка и вынуждена жить у мамы, потому что мне больше некуда деваться, я чувствую себя подавленной и несчастной, а старая детская вызывает у меня натуральную клаустрофобию. В таком коротком браке (вот уж воистину он оказался бракованным), как у нас с Джейми, невозможно при разводе получить финансовую стабильность. На выходе получаешь ровно то, что вложил на входе. А потому денег у меня сейчас хватало ровно настолько, чтобы дотянуть до следующего года или чуть дольше — при условии, что я останусь жить у мамы. В отличие от Джейми, крепкого тыла в виде кругленького наследства у меня не имелось, и, опять же в отличие от него, я, выходя замуж, принесла в жертву браку работу в издательстве — по настоянию мужа, между прочим. Вот и получалось, что жить с мамой за городом — единственное, что я могла себе позволить.

Мамин дом выглядит пыльным и запущенным, но это ничего, потому что под слоем пыли все равно просматривается определенное благородство так называемых «старых денег» — благородство старины. Все подобрано со вкусом, и неважно, что атласная обивка на прекрасной старой мебели потускнела, старинные ламы покосились от времени, а постельное и столовое белье поистрепалось. Все это не бросается в глаза, потому что рядом нет ничего нового и сравнивать не с чем. Мы не относимся к нуворишам, то есть новым богатым, скорее, к новым бедным, если можно так выразиться. Здесь, в Котсфолде, это гораздо приличнее, почетнее и в целом лучше. Какая разница, что мама не может себе позволить поездку на курорт или установку нормального горячего водоснабжения (в доме до сих пор старомодные водогреи великанских размеров, и их нагрев обходится в целое состояние). Зато как великолепны бриллианты на въевшихся в руки, неснимаемых старинных кольцах — да, мама не снимает эти кольца, даже когда работает в саду или возится с собаками! Да, мамина сумочка от «Гермеса» уже стала антикварной, ее потемневшая кожа покрылась трещинками, но когда мама берет ее, отправляясь за покупками в город, то, несмотря на дешевую флисовую куртку и простенькую юбку, этой сумки вполне достаточно, чтобы окружающие поняли: моя мама из тех самых.

Когда бы я ни выходила к завтраку, мама всегда не одета. Ей вечно некогда, и она неизменно встречает меня в старом толстом зеленом халате, резиновых сапогах и жемчугах на шее. Разве что губы торопливо тронуты розовой помадой.

— Ну, как прошло свидание с этим банкиром? — поинтересовалась на сей раз мама, занятая каким-то пахучим мясным варевом на старенькой плитке. — Что он из себя представляет?

— Умный. Богатый. Интересный. Состоявшийся, — отчеканила я.