Дневник – большое подспорье… - [91]
30 ноября 80, воскресенье, Москва. Во вторник, приехав за мной в Переделкино, Фина сказала с порога: Дома вас ждет книга…
Итак, у меня в руках 2-й том. Толстый, глянцевитый, красивый. Я его, конечно, не читаю, но куда ни ткнусь – опечаток и искажений не нахожу. Ни в стихах, ни в «За сценой», ни в тексте.
14 апреля 81, вторник, Москва. Получила огромное письмо от Ал. Ив. Вот это настоящий читатель, потому что настоящий писатель[492]. Похвал много, но и каждое замечание точно. И, как всегда, он удивительно правдив: не любит «Софью», не любит «Спуск», и так и пишет. Когда-то С. Я., которому я подарила свои записи разговоров с Тамарой Григорьевной, сказал: «Лида, вот это ваш настоящий жанр». Ал. Ив. пишет собственно то же: «Вы как Герцен; не “Кто виноват”, а “Былое и Думы”». Ну, насчет не «Кто виноват» и не «Сорока-Воровка», а «Былое и Думы» и статьи в «Колоколе» – это я весь свой век твержу о Герцене. У себя же сама я больше всего люблю стихи и «Спуск»… И ведь по жанру «Спуск», сделанный на основе дневников, очень близок к «Запискам об А. А».
14 апреля 81, вторник, Москва. Думаю о стихах Блока: на них сбылась молитва –
Почему: «Других поэтов мы просто любим, в Блока мы были влюблены?» – сказано у К. И.[494] Не только из-за его ослепительной личности. Он, читая стихи, сказывался душою без слов, хотя и произносил слова; и когда мы сами читали «Как небо, встала надо мною…», или «Упоительно встать в ранний час…», или «О доблестях, о подвигах, о славе…» или «Приближается звук…» – мы чувствовали только душу, сказавшуюся без слов; «структурный анализ» в данном случае особенно глуп. Даже Пушкин работает словом, даже Ахматова; этот – одним движением души.
17 июля 81, суббота, Москва. Вчера по радио: лишен гражданства Войнович. Естественно и жданно.
Интересное интервью с Ростроповичем. (Напечатано в «Русской Мысли»). Опять объясняет причины своего отъезда и пр. Но меня поразила фраза: «советская музыкальная школа – лучшая в мире». Могу ручаться, что и школа художественного перевода советская – лучшая в мире; и детская книга советская – в страшнейшие 30-ые годы – была лучшая в мире. Парадоксально, но так. Хорошо бы разобраться в причинах; Архипелаг ГУЛАГ в действии – а балет, музыка, детская книга, переводы – лучшие в мире. И литература была сильная и не прерывалась ни на минуту, вопреки всему. В чем тут дело, какое тут соотношение, каков закон? Во всяком случае, честь и слава трудовой интеллигенции нашей.
У всех 3-х современных толстых эмигрантских журналов один и тот же недостаток (при разнице в пристрастиях и ненавистях): полное игнорирование Сов. Союза и России, т. е. всего здешнего, кроме верующих и диссидентов. А где же культура здешняя? Сейчас ей может быть труднее, чем даже тогда – тогда еще были дореволюционные люди – но вот беру на выбор: 2 тома Цветаевой; 2 тома «Лит. Наследства» о Блоке; «Избранное» Самойлова; Дневник и «Записные Книжки» Пантелеева; выставка Ярославского портрета; выставка книг издательства «Academia».
Надо, чтобы туда поступали обзоры – литературные и общекультурные – отсюда, чтобы они из здешних мерок узнавали who’s – who[495] и что тут прорастает сквозь тлен. Они же прилагают мерки одна другой хуже (и уже: только политические или религиозные), и получается чепуха в безвоздушном пространстве.
8 сентября 81, вторник, Переделкино. Прочла 2-й том Цветаевой. Многое перечла. «Мать и музыка», «Пленный Дух» – великолепно. О Волошине – растянуто, скучно. О Бальмонте – не верю, что он великий поэт. Он плохой поэт. Впервые прочла «Поэты с историей и без истории» – там страницы о Пастернаке гениальны.
25 сентября, пятница 81, Переделкино. Читаю подряд стихи Цветаевой. Это немыслимо. Целые пуды ахинеи, чепухи. И вдруг – гениальное стихотворение. Вот эти 25 из тысяч и издать бы. Правда и лучшие – не без ахинеи внутри.
24 ноября 81, среда, Переделкино. Я подумала о Дедовой литературной судьбе – почему его никто не знает на Западе. Потому что он был настоящий русский западник в литературе. Он перевел Киплинга, Уайльда, Уитмена, Синга, Твэна. Но им это неинтересно – не переводить же своих обратно с русского? Он был великий – да, великий, уникальный – русский критик. Но они не знают тех, о ком он писал – Некрасова, Чехова, Короленко, Блока и т. д., да и шел ведь он от нашего языка, да и в переводе рыдания Некрасова не звучат… «Живой как Жизнь», «От 2 до 5» – его шедевры – непереводимы. Значит, Запад может интересоваться только его гражданскими подвигами – но наши эмигранты о бесчисленных спасенных им людях ничего знать не хотят, у них свои игры.
19 июня 82, суббота, Москва. Да, а вчера вечером Люша дала мне прочесть кусок из Мемуаров Шварца о Маршаке, Житкове, Олейникове и др., напечатанный в «Русской Мысли» с пристойной «врезкой» перед текстом.
