Дневник – большое подспорье… - [54]

Из «Прометея» о деньгах пока сведений нет, т. е. по мановению Семичастного выкинут ли мою рукопись – еще неизвестно.

6/IV 67. Друян – редактор Облита. Привез мне просьбу издательства сделать всю стихотворную часть сборника. Привез замечания Левы и корректора по тексту «Поэмы».

23/IV 67. Из Ленинграда – полный отказ. Конец антологии. Теперь воскресит ее только Орлов[284], если вернется и захочет. Попробовали мы, через друзей, предложить Гослиту, но – мое имя мешает…

Если бы не Соня[285], если бы не Соня как я была бы рада этой помехе, возвращающей меня к Ахматовой и Фридиному дневнику! к настоящей работе!

В «Лит. Грузии», в № 5, как будто все-таки пойдут ахматовские стихи с моей врезкой.

В «London magazine» статья Александра Верта о Шолохове, о моем письме, об «Опустелом доме». Не худая, хотя кое-что и опасно; в частности, лестное сопоставление с «Реквиемом» – опасно для моих ахматовских работ.

5/V 67. Сдаю Ахматову для Лениздата. Много вычиток, проверок, справок и пр. Советуюсь с Никой (она очень толкова и исполнительна), с Эммой Григорьевной (толкова по-другому) и внезапно приехавшим Толей. Он остер, понимает вопрос и дает ответ мгновенно, но иногда, как это ни странно, при его демонической и властной манере, дает советы совершенно ребяческие.

Из «Лит. Грузии» корректура: и стихи, и врезка идут. «Москве» – нос.

12/V 67. Вчера – крупная неприятность.

Сигнальный № «Литер. Грузии», где редакция вписала «первая публикация» – в то время как я сообщала им, что 3 стихотворения из 7 печатались в 20-ые годы – и искалечила мою врезку.

То, что могло быть радостью, стало болью.

Послала им сразу телеграмму и письмо, но ни на что не надеюсь.

Скоты.

Всякая работа в печати невозможна из-за скотских нравов, господствующих во всех редакциях.

16/V 67. Пиво-Воды. Переехала вчера.

В последние дни до переезда читала «Траву забвения» Катаева.

Как же я еще раньше сама не догадалась, что он ученик Бунина. Тех же щей, да пожиже влей. Злокачественная теория точного описания предмета или человека: опишу девочку, опишу пепельницу. Чехов до этого не унижался. Он понимал, что меткость описания, передачи предмета и длина описания – все должно быть поставлено на службу душевного движения. Музыка должна диктовать точности свои законы, если же музыка не звучит – то кому нужна эта блестящая точность?

Вещь Катаева кажется растянутой – потому что в ней нет главного; скопление блестящих точных изображений – кажется тянучим.

Кроме того, вещь несовременна: взгляд на 20-ые годы сусальный, взгляд 30–40-х, а не 60-х годов.

Не без холуйства.

О Бунине и Маяковском читать интересно; вся же история Клавдии Зарембо звучит выдуманной и фальшивой.

13 июня 67. Москва. Из Лениздата письмо с глупыми, но невинными вопросами. Пока выкинуты три стихотворения, среди них «Стансы»[286].

9/VII 67. Москва. Какая я счастливая: могу писать, не заботясь о печати. Пенсия. И тыл: К. И. и Люша. И совершенное, болезненное отсутствие честолюбия. (Его мне отбили, как можно отбить почки).

12/VII 67. Пиво-Воды. Читаю 2 тома воспоминаний Анненкова.

В сущности это воспоминания о моем детстве: все мне смутно знакомы – и Комашко, и Евреинов, и Н. Кульбин и Ваня Пуни.

Читать интересно, хотя и противновато. «Наш пострел везде поспел», – всеядность и поверхностность характерны для него. Некоторых вещей он не понимает решительно: говоря о письме Пастернака к Хрущеву он уверяет, что оно было вынуждено. В этом письме Б. Л. просил не высылать его за границу, потому что без России он не может. Между тем письмо это, конечно, было совершенно искренне – за границу он хотел ездить, но жить мог только здесь (как и АА). Он был поэт – ему надо было слушать язык.

Чем интересна книга Анненкова – это документами, газетными вырезками. Он приводит писательские требования расстреливать «врагов народа» – и мы читаем честные имена: Тынянов, М. Слонимский, Е. Шварц… Что же удивляться Слуцкому, выступившему в другое время против Пастернака.

16/VII 67. Позавчера в Ленинграде должен был состояться суд: Лева против Пуниных[287]. Туда поехали Эмма Григорьевна, Николай Иванович, Надежда Яковлевна[288]. Жду известий.

Подписала 2 договора: с Лениздатом (на Ахматову) и с Просвещением (на Фридин Дневник). Конечно, это хорошо, но и плохо: если бы не эти 2 договора, у меня было бы блаженное положение – никаких отношений с издательствами! Моя мечта.

26/VII 67. Пиво-Воды. Читаю Дневники и Письма Байрона, которые почему-то не берут меня за душу. Холодно, поверхностно, самолюбиво, блестяще. Читаю и размышляю не о нем, а о себе: отчего меня так ранит распутство? Ведь мне не 16, а 60. Пора бы постичь мужскую природу. Кто-то сказал мне недавно: ведь это легчайший из грехов. Нет. А почему нет? Наверное потому, что он связан с тягчайшим: ложью.

27/VII 67. Пиво-Воды. Уже второе письмо от Жирмунского о том, что я должна дать показания для суда.

Это же мне внушает Эмма Гр., которая была здесь несколько дней назад и рассказывала о суде и выступлениях своем, Ник. Ив. и Над. Як.

Суд начат, но отложен до сентября.

Придется мне писать… Ох, трудно.

Лениздат торопит с примечаниями. Самая неприятная для меня работа – словари и пр. Книга общая с Эммой Гр. и надо выработать совместную систему. Для этого надо ехать в город. Для словарей нужен Саша, а он идет в отпуск. Меня это мучает, тем более, что АА ненавидела объяснять свои стихи.