Дневник – большое подспорье… - [36]

23/XI 58. Я думаю: что значит жить для будущего? Это значит жить для настоящего, а не для мнимого в настоящем.

20/XII 58. Я тоже за реформу образования. Бросить на образование педагогов всю интеллигенцию – научную и артистическую. Сделать из педагогов – педагогов, а не обозленных собственной малограмотностью домработниц. Когда учительство разовьется – через 10 лет будет новая могучая интеллигенция.

Надо реформировать Пединституты – эти твердыни невежества.

1/III 59. Чувствую себя худо.

А работать надо. Это – единственное спасение. Нет, счастье не в работе. Счастье (мне) давала только любовь, любимость (которой почти не было). Работа – не замена, а единственное средство заглушить боль от отсутствия любви, боль, которую я испытываю постоянно. Думаю, что неудачная любовь – вечный стимул к работе не только у меня, но и у всех, кого не любят. Если любовь разделена, она поглощает в такой степени, что на большую работу не остается ни сил, ни времени (во всяком случае, у женщины). Когда же встаешь и ложишься с «оскоминой стольких слез» – одно остается – работать.

25/VII 59. Гениальнейшая из статей Цветаевой «Маяковский и Пастернак».

Каждое определение – чудо. Так написать о поэте может только поэт.

Множество совпадений с мыслями о Б. Л. – Анны Андреевны. О том, что он не способен изобразить живое лицо. О том, что эпоха повернула его, как реку, у Цветаевой написано просто словами Анны Андреевны:

Меня, как реку,

Эпоха повернула[181].

20/IV. 60. Переделкино. Привезла сюда тетради своих дневников, чтобы выбрать страницы о Тусе. Читаю не по порядку, но сплошь и убеждаюсь до какой степени я вполне забыла свою жизнь. То есть ее фактическую сторону. Художнику нужна эмоциональная память – да у меня она только эмоциональная, вот беда.

И что с ними делать? Выбросить? Сделать выборки? Проредактировать? Писать «Былое и Думы»? А что-то надо – и тянет –

17/V 60. Думаю о том, что после смерти мне посылает Туся. Как и при жизни, руководство моей работой, путем. Ища записей о ней, я стала перечитывать свой дневник и поняла, что бросать его нельзя, что надо им заняться. Память о ее отношении к людям научает меня быть снисходительнее, добрее.

30/VI 60. Когда умирает человек, которого мы не любили, мы поражены его исчезновением. Только что был, а теперь вот нет его. Исчез.

Когда умирает человек, любимый нами, мы поражены не его отсутствием, исчезновением, а напротив – тем, что он постоянно с нами. Его присутствием после исчезновения.

11/VIII 60. На свете существуют три разные любви.

Мы ошибаемся, требуя от всех трех одного и того же; требовать надо разного.

Родных надо любить, только давая и ничего не требуя взамен. Понимания моей жизни от них требовать не следует; они и не должны ее понимать.

Понимания следует требовать от сверстников, т. е. от завоеванных друзей. Друзья даны для обмена, роста и понимания. Им можно сказать: «не меня полюби, а мое». (Родные же любят только меня, но не мое).

От возлюбленного – и от своей к нему любви – ждешь соединения всех любвей: понимания, нежности, любви к себе и к своему, невозможности существования без тебя и вне тебя. Невозможности быть счастливым без тебя.

30/VIII 60. Безусловно, самый большой мой недостаток в общении с людьми – тот, что я слишком крупной монетой даю сдачу в ответ на мелкие подлости. Маруся лжет мне в глаза, хотя я от нее не заслужила подвоха: я кричу. Маляры, столяры, сторож, плотники, печник, слесаря… Лгут, плохо работают, клянчат, обманывают, крадут, мухлюют. Я не кричу, но обижаюсь, перестаю разговаривать, не сплю… А между тем люди «этого звания» бывают добры, велики, самоотверженны, но до понимания чести, до моего отношения к слову не доросли и дорасти не могли – поэтому вести с ними счет в этом смысле не только глупо, но и недостойно… А вообще надо учиться быть сдержаннее (на 6-м десятке!), не провоцироваться, не реагировать, не тратиться попусту, а делать свое дело (во имя общего!), благо оно есть!

8/X. Вчера школьники 2-го и 5-го класса пришли в Библиотеку, чтобы встретиться с К. И.

Я впервые после многих лет снова видела К. И. с детьми.

Он был с ними 4½ часа. Утром жаловался на перебои, а тут мгновенно выздоровел. Оторвать его от них, их от него – невозможно было. И он, и они испытывали наслаждение. Он читал маленьким стихи, большим «Серебряный герб», потом пошел с ними в сад, собирал щепки, устраивал гонки, кричал, командовал. Девочка влезла на дерево: «Браво, Наташа» – кричал он – «выше! выше!», а под деревом стояла учительница (как и все они: на уровне прежней плохой домработницы) и вопила: «Слезь сейчас же! Кому говорю!»

Это был настоящий праздник и для него, и для них.

Это был шедевр актерского обаятельного выступления.

И я подумала о том, где сила и где граница этого обаяния?

Он – для детей и для взрослых. Но не для юношей. Граница – здесь. Наташа Ростова говорила, что рука Пьера сделана по задку ребенка. Талант К. И. весь впору ребенку – и только ребенку. Юношам К. И. не может дать ничего – разве что, если они снова на минуту захотят стать детьми. Юноши и ему неинтересны, потому что юноша это этика, это философия, а не только художество… Вот почему он не находит контакта с таким прелестным юношей, воплощением юности, как например Саша Александров. Саша весь в вопросах: благородно неблагородно? что есть подлость? а К. И. не этим жив.