Дневник Берта - [15]

Три года назад горело особенно хорошо. Я был у моих двоюродных братьев Томпы и Клюдде в Западном Гётланде. У них в подвале было множество хороших вещей. Например, ящик с мусором.

— Из этого выйдет хороший майский костёр, — сказал Томпа.

— Согласен, — ответил я.

Клюдде поинтересовался, не опасно ли это.

— Конечно, нет, — сказал Томпа.

— Согласен, — ответил я.

Мы устроили майский костёр в подвале. Он горел хорошо. Слишком хорошо. После этого в подвале не осталось никаких хороших вещей. Все они сгорели. Я и Томпа никогда бы не признались. Это сделал Клюдде. Он получил приз пожарной охраны за лучшее ябедничество. Глупо с нашей стороны, что мы не признались. Мы жалели в течение девятнадцати минут. После этого мы сообщили пожарной охране о других пожарах. На всякий случай, вдруг у них ещё осталось несколько призов.

— Горит в загоне, на холме и около площади, — сообщили мы.

— Мы знаем! Это майские костры, — ответила пожарная охрана и положила трубку. Приза нам не досталось.

Однажды нам с Оке удалось прожечь дырку в папиных брюках. Папа этого не обнаружил, пока не пришло время идти на работу.

— Брюки загораются быстро, — сказал Оке.

— Как и папина вспыльчивость, — сказал я после того, как папа нас выругал.

— Тот, кто играет с огнём, писается в кровать, — сказал папа.

— Значит, каждый малыш — пироман, поскольку они писаются постоянно, — ответил я.

Хорошо сказано. Я думаю, что с формулировкой мне помогло моё шестое чувство.

Я куплю электродрель.

— Что ты будешь делать с дрелью? — удивляется мамаша.

— Сверлить понемногу, делать дырки в стенах и вообще.

— Одолжи папину дрель, — предложила мамаша.

— А если он её кому-нибудь одолжит как раз тогда, когда она мне понадобится? И вообще папина дрель дурацкая.

— Незачем тебе покупать совершенно новую дрель, чтобы сделать несколько дырок, — ворчала мамаша.

— Всегда хорошо иметь такую вещь, для разных нужд.

Дискуссия окончилась.

Сегодня по радио сказали, что пришла весна.

Я написал весеннее стихотворение:

Вот и весна,

Мне любви не принесла.

Я и Оке можем колдовать,

Мама мяч не умеет пинать,

А папа умеет лишь всех ругать.

Я думаю, что через десять лет все автомобили смогут летать.

Конец простой — вампира вой

Четырнадцатое мая 3 часа сорок минут

Мама Оке умерла. Оке из-за этого переживает. Вчера он был грустным. Я и Малыш-Эрик пытались поднять Оке настроение. Но нам это не удалось. Потому что у Малыша-Эрика болели уши. У меня самого проблемы похуже, чем больные уши и мёртвые мамы. У меня плохое зрение. Я — носитель очков. Я никому не показываюсь. Только Оке и Малышу-Эрику. Они заявили, что мне идут очки. Врут они. Проклятая гробовая бацилла. Я спрятал очки в заднем кармане. Потом я со всей силы садился на всё, на что только мог. Очки выдержали. Неудача.

— Может быть, мы каким-то образом можем наладить контакт с твоей мамой, — предложил я.

— Каким образом? Зароемся в землю и будем разговаривать со скелетом? — скорбно кричал Оке.

Малыш-Эрик успокаивал Оке и говорил, что знает, каково это.

— Дядя моей прапрабабушки тоже умер. Я знаю…

Оке несколько секунд качал головой в сторону Малыша-Эрика.

Потом я и Малыш-Эрик придумали, как мы можем установить контакт с мёртвой мамой Оке:

1. Нужно пойти туда, где она лежит. На кладбище.

2. Нужно запеть песню, которую она любила при жизни: Are You Lonesome Tonight.

3. Нужно подождать, чтобы могила открылась.

4. И тогда можно будет немного поговорить с мамой Оке. Или упасть в обморок от ужаса, если тебя зовут Малыш-Эрик.

На кладбище было неприятно. Малыш-Эрик сообщил, что он видел мертвеца за деревом. Тот махал Малышу-Эрику.

— Вот и иди туда, — сказал Оке.

Но Малыш-Эрик этого не сделал. Он последовал за нами.

— Это здесь! — остановился Оке. — Здесь лежит моя мама, и её съедают черви.

— Какая гадость! — воскликнул Малыш-Эрик. МОЯ МАМА НИКАКАЯ НЕ ГАДОСТЬ! — орал Оке.

Потом мы запели. Я знал почти две строчки. Are you lonesome tonight. Do you miss me tonight. Малыш-Эрик знал одно слово. Are… потом он пел ля-ля-ля.

Оке выкрикивал соло. Это звучало красиво. Как самолёт.

Наша песня не удалась. Могила не открылась. Тогда Оке спел собственную песню. Нам с Малышом-Эриком он петь не разрешил. Только отбивать такт.

— Мама, слышишь ты меня? Встань и покажись! Здесь я, мама, вот он я. Ты приди ко мне. Здесь я, мама, здесь. Мама, мама, здесь!

И тут нам показалось, что на могиле таинственно зашелестела трава.

— Смотрите, — воскликнул Оке. — Одуванчик! Его здесь раньше не было. Это точно мама.

Оке и я ликовали. Но не Малыш-Эрик. Он упал в обморок.

Оке поинтересовался, не умер ли Малыш-Эрик. Я не знал. Оке поинтересовался, не нужно ли нам Малыша-Эрика закопать. Я считал, что на это необходимо разрешение. Если мы это сделаем, то получим прокол на наших водительских правах, когда нам будет по 18 лет. Этого мы не хотели. Мы оставили Малыша-Эрика лежать. Он пришёл в себя через 43 секунды. Оке и я испугались.

— Помогите, он воскрес из мёртвых! — кричал я.

— Бежим скорей! — орал Оке.

Мы побежали. Малыш-Эрик за нами.

— Подождите, ребята! Перестаньте, — умоляло привидение.

Мы и слушать не хотели. Мы прибежали домой к Оке и заперли дверь. Но когда привидение начало канючить на лестничной клетке, мы поняли, что это Малыш-Эрик. Мы открыли. Потом мы жарили кукурузу и пили сок.