Дневник 1969 года - [4]

в дневниках оставил записи об этом. В. же установил, что огр[омное] влияние на Керенского имел его лич­ный секретарь Соскин²⁹ (вспомним Рутенбурга³⁰, сиониста, «советника» Кишкина³¹). Фамилия Соскина иная, он родственник. большевика Зорина³², вместе приехали! А Ира³³ установила недавно наличие в Пгр. (Петрогра­де. — К.Т.) перед Февралем масонской ложи, в к[оторую] входили и два боль­шевика, один, по-видимому, Молотов (супруга!).

Как любят говорить люди из быдла на трибуне, «скажу о себе»: я уже лет 10 жду, когда падет сов[етская] власть, чтобы потом-то уж. Я только сейчас понял, что мой уход в сочинительство был бегством от активной деятельно­сти (впрочем, раньше я думал об этом). Итак, раз ждать падения власти отны­не не входит в мою программу, то ясно, что надо «делать дело». С опозданием, но все же время я не терял. Кое-что узнал и кое-что понял. Даю себе 1.5—2 года сроку, чтобы закончить Кр.³⁴, а потом — за дело. Или будет поздно. Да и сейчас уже поздновато.

В стране сложился левый центр и правый центр. И тот и другой, бледнея в оттенках, замыкаются где-то на пра­вительственных передних. И тот и дру­гой во взаимной борьбе апеллируют к прав[ительст]ву, ибо стороны отлично понимают, что главный враг — это оп­позиционный контрагент, а вовсе не власть. И именно, что апеллируют оба лагеря, а обвиняют в этом каждый дру­гого. И наконец: левый центр сильнее.

5/V. Излюбленный ныне аргумент в спорах: все относительно. И это имеет эффект подушки: любой удар «гаснет», как говорят волейболисты. Но вот именно подушка, как и всякая мертвая материя относительна: на ней можно успокоить усталую голову и ею же можно удушить человека. А для мира живого — нет, все именно не от­носительно. Добро и зло не относи­тельно. А адепта относительности я бы предложил посадить голым задом на горячую плиту, а когда адепт завопит, спросить его: батенька, что вы кри­чите, ведь все на свете относительно? А знаете, какая температура в ядерном котле?..

8/V. Давно я уже составил «пятер­ку» наиболее выдающихся людей фа­культета нашего³⁵(за послевоенное время). Критерий — слава, популяр­ность, известность. Именно это в наше время является шкалой жизненного успеха, а к этому, как производные, прилагаются уже деньги, влияние в об[щест]ве, почет, уважение, отчасти также власть и пр. Итак: Ремо Казакова³⁶, Корчной³⁷, Том Колесниченко³⁸, Алик Цомук, Коля Иванов³⁹. Я многим из наших список этот оглашал и воз­ражений в сущности не встретил. Кан­дидатами на 5-е место могли бы быть: Кузнец, Фурсенко⁴⁰, Волк⁴¹, Шкаратан⁴², я. Но бесспорно, что все мы Коле проигрываем. И еще: в «пятерке» ни один не прославился как историк. И правильно: академическая наука вещь нудная, никому не нужная, в принци­пе, чистая наука — это только для сво­его цеха, как чистое искусство — для искусства.

12/V. Есенин — это Шариков, обла­давший поэтическим дарованием.

Перечитываю «Вехи»⁴³. Это зерка­ло, которое они поставили перед фи­зиономией российского либерального интеллигента, и он отразился в нем во всем своем неприглядном виде, с пры­щами и угрями. Чего и говорить, рожа крайне несимпатичная. Но зеркало — не солнце, оно не согревает, под его лучами на ниве не взойдут новые по­беги, новая жизнь. А вот позитивного идеала — тепла, света — они и не дали. Ну, разве можно почитать программой их жалкие рекомендации о самосо­вершенствовании, о необх[одимости] искать истину и даже — главное, ка­жется, у них, — что истина выше обще­ственной пользы? Все это — выси духа, а не фонарь в тёмном политическом лесу. Дав широковещательные обеща­ния, они обманули читателя. И еще. Мысль, выраженная очень остро Гершензоном⁴⁴ (благословляю штыки и т.д.) глубоко антинародна. Но нельзя отрываться от почвы — народа, нель­зя презирать его — точно так же, как и обоготворять. И сегодня — Р. это хорошо выразил в своей статье⁴⁵ — «т[овари]щи» хотят на этом нас и изловить: да разве это быдло нас по­нимает, да мы с вами, с Эйнштейном и Эренбургом, мы, цивилизованные люди. Всякая власть от Бога, и она должна быть сильной, тогда народ бу­дет любить её, и тогда родятся Пушки­ны и Лобачевские и будет разбит На­полеон, а декабристы поедут в Сибирь.

Прочел сегодня «Смену вех»⁴⁶. Сильно. Талантливо. И очень узко. Чи­стое политиканство. «Вехи» по край­ней мере возносились к небу, ища, хотя и [не] найдя, там выхода. Эти — сплошь взор к земле. Очень много по­няли. Многое предвидели (редкий слу­чай в политич[еской]. публицистике!). Но не возвысившись, не попытавшись возвыситься к горним вершинам, оста­лись с низким горизонтом. Они ис­кали — и находили — объяснения ра­циональные. Но это — поверхностно: большев[истскую] революцию не по­нять без мистического анализа, ибо — я все больше к этому склоняюсь — Брон­штейну помогали нездешние силы. Как можно понять или даже попытаться понять, осмыслить революцию, даже не поставив вопрос о Боге, скомкав вопрос о нации и национальной куль­туре, не обмолвившись об иудеях?! И вот: они намеревались использовать большевиков в своих целях. Большеви­ки выжали из них то немногое, что они смогли им дать полезного, и — и убили потом и Ключникова