Дневник 1969 года - [3]

31/III. Перечел тут я прекрасную сказку Ершова. Иванушка — герой русских сказок, является дурачком только для обыденного рационализ­ма, то есть прагматизма, действия его противоречат элементарной (видимой, осязаемой) выгоде. Герой Ершова на­шел перо Жар-птицы. И кладет его под шапку; не из корысти, не из расчета, а Бог знает, зачем. Взял, и все. Умный Конек-Горбунок предостерегает его: «Много, много непокою принесет оно с собою!» Казалось бы, да: очень много непокою. Но вот ведь результат: Иван, не добиваясь специально, не ставя себе в этом цели, делается царем и берет в жены дочь Солнца, то есть добивается максимума, чего может достичь смерт­ный человек. Значит? Значит, нужно класть под шапку перо Жар-птицы, не подсчитывая вариантов («моделей»), а там — что Бог даст!

5/IV. Отличное определение: Троц­кий — это Керенский большевизма.

Вот что: когда человек льет грязь на другого, то в неменьшей степени он пачкает самого себя. Ведь для того чтобы облить кого-то, надо иметь со­суд, а в нашем примере таковым явля­ется сама душа обливателя.

Хоккейный чемпионат породил на­циональные чувства не только в Чехии, но, слава Богу, и в России.

6/IV. Строка из будущего «Евге­ния Онегина» о русской революции: «Как ваше имя? Смотрит он и отвечает: Шнеерзон».

13/IV. Нет, мы Ленина жидам не от­дадим — он часть нашего националь­ного достояния, как, скажем, таблица Менделеева или Юрий Алексеевич Га­гарин. Его деятельность резко делится на две половины: разрушительную (до 25 октября) и созидательную (после 25 октября). Национальное — великая сила, она ассимилирует все внешнее, пришлое: варягов, еврейскую банду Бланка, остзейских немцев, казанских татар и пр.

18/IV. Расклад политич[еских] сил в стране сейчас такой: слева — неомарксисты-ленинцы, программа — «назад, к Бланку и Луначар[скому]». Очень активны, имеют подполье, влия­ние кое-какое есть, но оно вряд ли бу­дет расти. Затем — либеральные демо­краты парламентского образца, типа «пражских реформаторов»; очень влиятельны, в подполье не залезают (самиздат не в счет), имеют преобла­дающий авторитет в интеллигенции и влияние на молодежь, включая и го­родских работяг. Влияние будет расти, по-видимому, в их недрах родятся се­рьезные политич[еские] организации. В обоих группах евреи играют главную роль. Третья — славянофилы (термин не точный, но принятый, так сказать, вовне), правильнее — националисты, или консервативные националисты (или не бывает революционных нацио­налистов?). Тут единой программы нет, сегодня преобладает мнение не «за», а «против». Т.е. против либералов, жи­дов, революций, влияний Запада и пр. Влияние пока слабое, начали склады­ваться позже других, но быстро ра­стут. Евреев практич[ески] нет. Вторая и третья группа оказывают идейное давление на власть. Чешский эпизод как будто бы должен заставлять при­слушиваться не к либералам, на ту же мельницу льют и китайские провокации²⁴. Быть может, я принимаю желае­мое за действительное, но мне кажет­ся, что националисты должны более влиять на власть. Но здесь нет един­ства, нет развитых программ. Очень важен был бы переворот — любой, военный или гражданский, тогда силь­ный вождь сможет начать рисовать план преобразований на чистом листе.

19/IV. Размышляя, все больше убеждаюсь, что наш социализм очень национален. За границей, находясь в обстановке отпускника, а не работ­ника, мы сталкиваемся со сферой обслуж[ивания] и развлечений. Пора­жаемся и завидуем организации и по­рядку, деловитости и интенсивности работников. Но ведь тоже — в конто­рах, то же — на фабриках. Стало быть, требование напряженно работать вез­де. И если теперь поставить всех на­ших граждан в подобные интенсификационные условия, то больш[инство] из них взвоют и предпочтут постоять лучше в очереди за колбасой или за би­летом в кино. Да, русский человек ра­ботает не тяжем, а рывом, мы не любим систематического труда с равным на­пряжением (что и является основой за­падной цивилизации). Вот почему для нас легче построить спутник, или под­ковать блоху, или породить Булгакова, чем наладить элементарное массовое производство хороших авторучек.

28/IV. Прочел я тут мемуары Цедербаума²⁵. Личность он ничтожная, что, впрочем, и без мемуаров ясно. Но вот что любопытно: говоря о созре­вании своей революционности, этот «интернационалист» вспоминает не о страдающих рабочих (которых он не видел), не о злодеях банкирах и капи­талистах (евонный папа), эксплуатиро­вавших трудовой народ, и т.д. и т.п., а именно свое еврейство. Этот и только этот сюжет рассматривается им в важ­нейший период жизни, когда проис­ходит становление личности и избира­ется судьба.

4/V. Да, истинно: отношение к сио­низму — вот водораздел. В.²⁶ доказал это своим отказом нанести удар по Шатрову²⁷. А ведь находится под сильным моим влиянием! Значит, приходится еще раз удостовериться, что влияние (т.е. воспитание) — ничто в сравнении с природой. Воспитание может лишь как-то изменить природу (исправить, если угодно), но не больше. Дерево можно подстричь, скрестить с другим, но сделать из него железо или камень нельзя. А ведь В. же обратил мое вни­мание впер[вые] на огромную роль американских евреев в 1917 г. Джон Рид