Дневник. 1923–1925 - [6]
Внук ее проводил меня к Вале и Нине. Сначала была Нина, одна, с сыном своим Женей[44]. Страшно удивилась мне и, кажется, обрадовалась. Потом пришла Валя[45].
Разговор гл[авным] обр[азом] шел об умершем Диме. Валя, рассказывая, плакала.
Она стала суровой, Нина — все такая же. Живут бедно и неряшливо. Тут же была и их старинная Клавдия. От них пошел к другому Ивану Ивановичу — Трояновскому, старому[46] и старому знакомому, — и у него ночевал.
5 дек[абря], среда
Утром рано поехал на Мещанскую и с Ив[аном] Ив[ановичем] Троян[овским] (новым) по делам: к Серг[ею] Арсеньевичу Виноградову, у него был Нестеров[47]; в контору Сытина[48]. Потом я пошел один в латвийскую миссию[49]. Далее в Наркомхоз[50] запломбировать экземпляры книги de la Marquise[51], кот[орые] беру за границу.
Пошел я туда в сопровождении симпатичного Хоракова. После обеда у Ив[ана] нелегальную литературу. В 1902 г. была арестована вместе с сестрой за распространение революционных сочинений, выслана на пять лет в Архангельск под гласный надзор полиции, но провела там около года (освобождена по Высочайшему манифесту 11 августа 1904 г. — см.: ГАРФ. Ф. 102. Оп. 102. Д. 2680). В 1905 г. вернулась в Санкт-Петербург и продолжила революционную работу, и вступила в РКПб. В 1907 г. поступила на акушерские курсы, до 1914 г. чередовала медицинскую и педагогическую деятельность. В 1914–1917 г. работала фельдшером. С 1918 г. — в рядах Красной армии на Восточном фронте. В 1921 г. приехала в Москву, вместе с сестрой жила и работала в библиотеке Коммунистической академии (ГАРФ. Ф. А-539. Оп. 4. Д. 722. Л. 3).
Ив[ановича] опять в латв[ийскую] миссию за докторским свидетельством для карантина. Оттуда к Ив[ану] Ив[ановичу] Трояновскому-старику, у которого написал письмо Анюте[52], а потом пил у него чай в компании брата П. Муратова[53]. Ночевал опять у него же.
6 дек[абря], четверг
Утром снес письмо на почту — послал заказным. К Талечке. Потом к Кончаловскому смотреть его картины. Много банальных полотен, ярких, сезаннистых — пейзажи и nudités[54]. Он собою очень доволен, и все его захваливают. С ним и Конёнковым[55] в контору Сытина на совещание художников: присутствовали Грабарь, Машков, Сытин. Последнему обещают загр[аничный] паспорт на 11 дек[абря][56].
Художники решили идти in corpore[57] к Каменеву просить ускорить выдачу этого паспорта[58]. Каменев не принял нас. Уходя, мы в дверях встретились с Луначарским — у него вид банального интеллигента — лицо бледное и желчное. Он нам всем пожал руку и почти не останавливаясь сообщил, что Сытин едет «немедленно».
Поехали сообщить Сытину эту приятную весть. От Сытина, т. е. из его конторы, я поехал обедать на Мещанскую к Трояновскому. В 7 ч[асов] 20 [минут] поезд в Ригу. Я перед отъездом совсем не волновался. Едем вчетвером: я, Трояновский, художник Захаров[59] и С. А. Виноградов. В нашем купе 2-го класса в столике оказалась богатая провизия, кем-то оставленная. Мы за нее принялись с удовольствием, да и у каждого из нас были съедобные вещи[60]. С 10-ти ч[асов] вечера до 3-х ч[асов] ночи мы стояли в пути по неизвестной причине.
7 [декабря], пятница
На границе — в Себеже — около 9 ч[асов] вечера. Легкий, быстрый, милостивый осмотр. Можно было бы провезти, если бы знать, все что угодно. Латвийский чиновник в Зулупе[61] хотел нас отправить в карантин, но мы после переговоров были освобождены от него. Спал я неплохо. Поезд ночью подгонял потерянное накануне время. Во время пути нас занимали Виноградов и Захаров. Последний забавлял анекдотами, прибаутками и историями.
8 дек[абря]
В четверг, в 8 ч[асов] утра приехали в Ригу. На станции пили чудесный кофе. Остановились мы в Kommerz Hotel. Я в одной комнате, чистой и большой, вместе с Захаровым, который почувствовал ко мне симпатию. Трояновский и Виноградов заняли комнату этажом выше. Я позвонил Ивану Мартыновичу Лаздину[62] и друзьям Алексея Ник[олаевича] Иванова. Пришел Влад[имир] Влад[имирович] Мекк[63] и сообщил нам о получении всеми нами английских и американских виз.
В Риге оттепель, грязь, туман. Бродил по старому городу, заходил на почту — писем мне нет. Рига оживлена, много народу, нарядные магазины, всего много.
После П[етербур]га это поражает и так приятно. К 3-м ч[асам] вернулся в отель в комнату Мекка и его жены — Варвары Геннадьевны (Карповой)[64]. В 4 ч[аса] все с ними пошли обедать в погреб Roma. Вкусный обед: я ел борщ, Wiener Schnitzel[65] и пил пиво, но у меня болел живот. К 6-ти часам пошли с Захаровым к Корнелию Генриховичу Варесу и его другу Фредерику Бергфельду. Оказывается, первого из них я знал в П[етербур]ге[66] de vue[67]. Живут они в роскошном особняке, обставленном старинными вещами. Спальни у них как у кокоток. Одеты они по последней моде. А сами они ридикюльны[68] и des tantes crachés[69]. Очень любезны. Мы пробыли недолго, и они пригласили нас завтра обедать. Вернулись домой и у Мекков в компании пили чай. Около 12-ти лег спать и спал хорошо.
9 декабря, воскресенье
Написал письмо Анюте. К 11-ти часам пошел к Ивану Мартыновичу Лаздину. Он и его жена чрезвычайно любезно меня приняли. Он теперь очень важное лицо в латвийском правительстве. А еще так недавно играл в царскосельском оркестре в красном мундире и с удовольствием ходил к Михайловым, и почтительно слушал Серг[ея] Дмитриевича. Живут Лаздины роскошно, тоже везде красное дерево и старинные вещи. С ним к часу дня отправился в музей изящных искусств
