Дневник. 1923–1925 - [2]
Сомов мучительно работал над портретом. Шестью месяцами ранее, в декабре 1924 года, он очень быстро, используя два карандаша, нарисовал Рахманинова, и эта работа была признана удачной не только самим композитором и всеми его домашними и друзьями, но даже самим художником, насколько его вообще удовлетворяли собственные произведения[11]. На этот раз, в августе 1925 года, все с самого начала пошло не так.
Картина Сомову определенно не удалась — в живописном отношении это, возможно, самый слабый из его портретов. Художник понимал: «Портрет выйдет идиотичным, и только непонимание живописи и отсут[ствие] живоп[исного] вкуса у С[ергея] В[асильевича] может меня спасти»[12]. В итоге заказ был принят и щедро оплачен.
Неудача Сомова не имела для него негативных последствий. Ничто не напоминало ему о ней: портрет находился в Нью-Йорке, не экспонировался на выставках и при жизни художника репродуцировался довольно редко. Более того, заказом от Рахманинова, одного из самых известных современников, Сомов подтвердил, что принадлежит к числу наиболее востребованных художников русской эмиграции. Вне всякого сомнения, это очень много значило для его будущего во Франции.
Хотя никто из знаменитостей Сомову в 1923–1925 году более не позировал, портрет в это время был главным жанром для Сомова. Как и ранее в Петрограде, он писал свой ближний круг — отчасти для тренировки, отчасти для рекламы[13] (с портретом Е. К. Сомовой (1924), которым восхитился С. В. Рахманинов и устроил заказ для фирмы «Стейнвей», так и получилось[14]). При этом Сомов кропотливо работал над каждым произведением, стремился завершить его, а если результат его не устраивал, начинал сначала, как в случае с портретом М. А. Коротневой[15].
В большинстве своем герои сомовских портретов тех лет — «маленькие люди», русские беженки, невесть как заброшенные на другой край света. Их скупые биографии реконструированы в этой книге преимущественно по петициям о натурализации, которые они подавали, чтобы получить американское гражданство, и другим подобным документам. Жёны своих не слишком удачливых в эмиграции мужей, они переезжали с ними из штата в штат, пока совершенно не исчезали на американских просторах. Что мы знали бы без этих коротких анкет о Е. К. Сомовой, М. А. Коротневой, К. М. Животовской? (Портрет последней Сомов написал в 1925-м.) Совершенно ничего. О В. А. Сомове, жившем во Франции племяннике художника, вне пределов этого дневника вообще неизвестно ничего существенного — даже того, как он оказался в этой стране и в каком году умер. Тем не менее он часто позировал дяде — например, в 1925 году. На их фоне Т. С. Рахманинова (в замужестве Конюс), дочь композитора, выглядит безусловной знаменитостью, но и она светила отраженным светом.
В названных портретах художник не дает исчерпывающих характеристик. Изображенные будто бы лишены сколь-либо глубоких душевных переживаний (портрет Е. К. Сомовой представляет собой исключение в этом отношении). Их малозначимое прошлое здесь несущественно, отброшено как неважное — это просто пикантные, иногда симпатичные «физиономии» (термин Сомова), глянцеватые маски, которые интригуют сегодня, но завтра же будут забыты гостями бала.
Показательно, что модели Сомова переставали его интересовать сразу после того, как художник оканчивал свои упражнения[16]. Они не исчезали из его жизни полностью только потому, что напоминали о себе пространными письмами или надоедливыми пожеланиями встретиться во время приезда во Францию, как Животовская[17] и Коротнева[18]. Из более поздних дневников читатель узнает, что Сомов долго, но тщетно пытался прекратить общение с еще одной своей моделью — Т. С. Рахманиновой. Наверное, это ему удалось бы, живи они на разных берегах Атлантического океана, а не в одном городе, Париже.
Несмотря на нелестные для сомовского окружения характеристики, нет никаких сомнений в том, что внешне художник был предельно корректен по отношению ко всем своим знакомым без исключения. С. В. Каминский, имя которого не раз встречается на страницах этого дневника, описывал Сомова так: «Он казался человеком “заграничного типа”: несколько замкнутый, всегда подтянутый и даже манерный. В то же время он был чрезвычайно русским — с его чувством природы, с его любовью к музыке и пению. Что мне особенно нравилось в нем — его прямота, искренность и независимость суждений. Он иногда резко судил о людях, но всегда справедливо и беспристрастно, без мелких чувств зависти и обиды. Другая привлекательная черта его — скромность. Он никогда никому не давал чувствовать, что он “мэтр”, знаменитость, большой художник. Он ни с кем не говорил свысока, это совершенно не вязалось с его милым, симпатичным обликом. Но когда кто-либо обходился с ним по-хамски — будь то человек сильный и знаменитый, — Костенька всегда давал ему должный отпор»[19].
В 1923–1925 году Сомов писал не только портреты. Он нарисовал семь костюмов для балерины Т. П. Карсавиной и ее партнера по выступлениям П. Н. Владимирова (1924). Таким образом художник поучаствовал в еще одном важном предприятии русских изгнанников. Прежде Сомов мало работал для театра: он в 1909 году сделал А. П. Павловой эскиз костюма Коломбины в «Арлекинаде», а в 1913-м — эскиз занавеса для Свободного театра в Москве; еще несколько афиш, программок и тому подобное не стоит здесь принимать в расчет.
