Дневник. 1917–1923 - [9]
Хотя сам Сомов не подвергся преследованиям в 1917–1923 г., необратимые ухудшения в его быте, можно сказать, потребовали отъезда за границу. В начале 1918 г. Сомов и Михайловы были вынуждены отказаться от права владения их домом и превратились в обычных арендаторов. Непомерная арендная плата вскоре заставила художника отказаться еще и от собственной квартиры и переселиться в две комнаты к сестре. Произведения Сомова были чрезвычайно востребованы коллекционерами в годы Гражданской войны, благодаря чему он и его семья избежали сильных лишений. Однако в 1923-м заказов стало несколько меньше, а высокое налогообложение заставило художника всерьез задуматься о скором будущем.
К этому времени советскую Россию оставили многие друзья Сомова, за границу собирались выписанные Дягилевым Бенуа — их отъезду наш художник очень завидовал[63]. «Грустно, тоскливо ужасно. Вся жизнь окружена мелким мещанством и глупыми людьми»[64], — сетовал Сомов в дневнике перед тем, как покинуть Петроград; путешествие в Америку давало ему надежду на хотя бы краткую перемену в жизни.
А. Е. Михайлова утверждает, что и сам художник, и все родные не имели никаких иллюзий и с самого начала были убеждены в окончательности его отъезда за границу. Дневник по этому поводу ничего не сообщает; письма к сестре очень туманно обрисовывают перспективы возвращения Сомова в советскую Россию[65], но допускают по крайней мере краткое воссоединение художника и его сестры в Париже около 1925 г. Совершенно очевидно, что к этому времени Сомов не собирался возвращаться в Советский Союз, о чем свидетельствует покупка им фермы в Гранвилье; его мнение не переменилось и в 1930-х, хотя возможность реэмиграции существовала.
В 1930 г., в ответ на просьбу баронессы М. Д. Врангель прислать свою автобиографию, Сомов объяснил причины своего многолетнего пребывания во Франции, подчеркнуто дистанцируясь от политики: «Он [Сомов. — ПГ] не эмигрировал из России, а выехал как представитель от петербургских художников вместе с московскими для поддержания своей очень тяжелой жизни устроить в Америке с разрешения советского правительства очень большую и разностороннюю выставку <…>. Выставка была задумана без каких-либо политических целей и пропаганды. <…> По окончании выставки в Америке Сомов не вернулся в Россию, а переехал жить во Францию <…>»[66].
Акцентированная нейтральность формулировок художника проистекала из боязни репрессий со стороны советских властей по отношению к семье его сестры[67]. А. М. Ремизов отмечал, что Сомов первое время за границей «<…> был так напуган, он боялся о ком-нибудь спросить, что было “там и оттуда”, мне показалось, что <…> он прислушивается: не подслушивает ли кто»[68]. По той же причине Сомов оставался гражданином СССР и год за годом продлевал советский паспорт. Однако такое положение он находил для себя «оскорбительным»[69].
Сомов принадлежал к числу наиболее коммерчески востребованных художников своего времени. Цены на его произведения были значительными.
В частности, врачу и коллекционеру И. И. Трояновскому гуашевый портрет Кузмина обошелся в 500 рублей[70]; в 1915 г. А. А. Коровин заплатил за знаменитый «Язычок Коломбины» приблизительно столько же — 525 рублей[71]. За 100–200 рублей можно было приобрести несколько незначительных виньеток, набросок или какую-нибудь раннюю (первой половины — середины 1890-х) вещь. Стоимость произведения зачастую зависела от отношения художника к покупателю: людям, не слишком ему симпатичным, Сомов продавал по завышенным ценам хотя бы и большие, но, по собственному мнению, не слишком хорошие работы[72]. В то же время, друзьям-собирателям некоторые произведения порой доставались даром.
Музеи приобретали работы по совершенно иным ценам: так, Третьяковская галерея получила уже упоминавшуюся «Даму в голубом» за 2250 рублей[73]. Цены на заказные портреты были сопоставимыми: например, портрет Г. Л. Гиршман (1910–1911) стоил ее мужу В. О. Гиршману 2500 рублей[74]. Впрочем, российские музеи получили существенную часть работ Сомова вовсе не путем приобретения — речь идет, в частности, о тех из них, что были отторгнуты у эмигрировавших владельцев.
Наиболее представительное собрание искусства Сомова доэмигрантского периода имеет Третьяковская галерея[75]. В основном туда перешли произведения от москвичей Гиршмана, Трояновского, И. А. Морозова, П. П. Саурова, Е. П. Носовой (ее собственный портрет, 1911; «Арлекин и дама», 1912-го); особенно ценным пополнением стали произведения, ранее принадлежавшие Н. П. Рябушинскому — он некогда приобрел портреты А. А. Блока, В. И. Иванова, Е. Е. Лансере, а также знаменитую гуашь «Арлекин и смерть».
