Дневник. 1917–1923 - [4]

Шрифт
Интервал

. Наконец, в 1894 г. молодой художник перешел в класс И. Е. Репина, с чьим приходом связывались надежды на обновление Академии. Как известно, Репин уделял своим ученикам довольно мало внимания, так что, хотя его присутствие действительно несколько изменило атмосферу в Академии, в случае Сомова значило намного меньше, чем могло бы. Репин выделял нашего художника среди прочих и отдавал должное его таланту, однако учителем Сомова в полном смысле этого слова он не стал.

Наиболее подходящее для себя общение Сомов нашел среди бывших гимназических товарищей — Бенуа, Нувеля и Философова — с прибавлением ранее незнакомых ему Л. С. Бакста и С. П. Дягилева, а также племянника Бенуа Е. Е. Лансере. Кружок самообразования, участники которого читали друг другу доклады по истории искусства, музыки и литературы, начал складываться вокруг Бенуа еще в конце 1880-х. Сомов присоединился к нему позднее, в начале 1892 г., хотя и присутствовал далеко не на всех собраниях[24]. Этот кружок превратился затем в редакцию журнала «Мир искусства», а затем и в одноименное общество. Настоящая дружба Сомова и Бенуа началась именно в это время;

последний был значительно более осведомлен относительно современных течений в европейском искусстве и с удовольствием развивал вкусы первого. Впрочем, не следует игнорировать роль других участников кружка — например, А. П. Нурока, познакомившего Сомова с искусством О. Бердсли.

Вследствие того, что Сомов уничтожил подавляющее большинство своих ранних работ, его искусство до 1893 г. (а по существу до 1896-го) известно в немногочисленных образцах. Сохранившиеся произведения отличает тихий, интимный характер; внутренняя цельность присутствует даже в не самых разработанных натурных этюдах. Сухая графичность, подчеркнутая определенность линий к середине 1890-х уступает место пастозному мазку, хотя и сдержанному и аккуратному. Изменения в подходе к передаче света обнаруживают знакомство с французским импрессионизмом, состоявшееся, вероятнее всего, благодаря Бенуа[25].

Ответы Сомова на домашние анкеты начала 1890-х г. очерчивают круг его интересов[26]. В изобразительном искусстве он был в большей степени ориентирован на искусство старых мастеров (Веласкеса, Рембрандта, Хальса, Тициана и др.) — возможно, в силу недостаточной осведомленности в новейших течениях в европейском искусстве, с которым, впрочем, мало кто в России того времени был вполне знаком. Художник наиболее подробно отвечал на вопросы о своих музыкальных и литературных пристрастиях и даже своим любимым занятием называл именно чтение (среди авторов — А. Ф. Прево, И. В. Гете и Г. Гейне)[27]. Эта привязанность воплотилась в серию жанровых акварелей, написанных в 1896 г. на сюжеты из конца XVIII — первой трети XIX вв. («Прогулка после дождя», «Отдых после прогулки», «Две дамы на террасе», «Дама у пруда» и т. д.), и впоследствии закрепилась как характерный сомовский жанр, признаки которого Н. Э. Радлов определил как «восемнадцатый век, маска, кринолин»[28].

В начале 1897 г. в Академии художеств случился скандал из-за грубости одного из преподавателей по отношению к ученикам; студенческий протест перерос в забастовку, почти все требования которой были в итоге удовлетворены. В числе немногих несогласных, отказавшихся возвращаться к занятиям, оказался и Сомов, который попросту воспользовался поводом покинуть Академию[29]. Он провел еще полгода в Петербурге, после чего отправился в Париж к обосновавшимся там годом ранее супругам Бенуа, где уже жили Л. С. Бакст, Е. Е. Лансере, А. Л. и Н. Ф. Обер; вскоре приехали еще две художницы — Е. Н. Званцева и А. П. Остроумова. Для Сомова это была не первая поездка за границу: в 1878 г. он уже бывал в Париже с вместе с родителями, а три года спустя приезжал с ними же в Вену и Грац; в 1890 и 1894 г. Сомов посетил Италию, видел, помимо прочих городов, Рим, Венецию, Флоренцию и Неаполь.

Формальной целью пребывания Сомова в Париже был сбор документальных материалов для будущих работ — мод начала XIX в. В действительности же он знакомился как со старым искусством, представленном в крупных музейных собраниях, так и с произведениями главных фигур современной художественной сцены. Ему помогал в этом Бенуа, ставивший перед собой похожие задачи; в одном из поздних писем к сестре Сомов признался: «…Шура тогда меня любил сердечно и принес мне много пользы в смысле вкуса и культуры — м[ожет] б[ыть], он так со мной возился потому, что я тогда был послушный ученик, а он любил дидактику»[30]. Кроме того, Сомов поступил в популярную тогда Академию Коларосси — одну из многих маленьких частных студий. Там совершенствовались А. Модильяни и Т.-А. Стейнлен, но особенно она была популярна у русских художников: через нее прошли, в числе прочих Н. П. Богданов-Бельский, А. Я. Головин и Е. Е. Лансере. Наставником Сомова был французский художник Р.-К. Прине, оказавшийся ему мало полезным[31].

Сомов окончательно вернулся в Петербург в мае 1899 г. (перед этим он посещал Англию и на короткое время приезжал домой). Художник невысоко оценивал годы учебы и странствий: в конце своего пребывания в Париже он жаловался старшему брату: «Теперь я чувствую, что мне надоело и уже поздно учиться как школьнику. Не выучился рисовать и писать — ну что же, десять лет прошло — стало быть, и не выучусь. Это мой последний год и я заканчиваю свои Lehrjahre»


Еще от автора Константин Андреевич Сомов
Дневник. 1923–1925

Дневник художника, участника объединения «Мир искусства» Константина Андреевича Сомова — ценнейший источник по истории русского искусства. В эту книгу вошли записи за 1923-1925-й — первые годы, проведенные Сомовым в эмиграции (в США и во Франции). Публикация сопровождается предисловием, развернутым комментарием, указателем имен, аннотированными фотографиями, различным справочными материалами.


Рекомендуем почитать
Гиммлер. Инквизитор в пенсне

На всех фотографиях он выглядит всегда одинаково: гладко причесанный, в пенсне, с небольшой щеткой усиков и застывшей в уголках тонких губ презрительной улыбкой – похожий скорее на школьного учителя, нежели на палача. На протяжении всей своей жизни он демонстрировал поразительную изворотливость и дипломатическое коварство, которые позволяли делать ему карьеру. Его возвышение в Третьем рейхе не было стечением случайных обстоятельств. Гиммлер осознанно стремился стать «великим инквизитором». В данной книге речь пойдет отнюдь не о том, какие преступления совершил Гиммлер.


Сплетение судеб, лет, событий

В этой книге нет вымысла. Все в ней основано на подлинных фактах и событиях. Рассказывая о своей жизни и своем окружении, я, естественно, описывала все так, как оно мне запомнилось и запечатлелось в моем сознании, не стремясь рассказать обо всем – это было бы невозможно, да и ненужно. Что касается объективных условий существования, отразившихся в этой книге, то каждый читатель сможет, наверно, мысленно дополнить мое скупое повествование своим собственным жизненным опытом и знанием исторических фактов.Второе издание.


Мать Мария

Очерк этот писался в 1970-е годы, когда было еще очень мало материалов о жизни и творчестве матери Марии. В моем распоряжении было два сборника ее стихов, подаренные мне А. В. Ведерниковым (Мать Мария. Стихотворения, поэмы, мистерии. Воспоминания об аресте и лагере в Равенсбрюк. – Париж, 1947; Мать Мария. Стихи. – Париж, 1949). Журналы «Путь» и «Новый град» доставал о. Александр Мень.Я старалась проследить путь м. Марии через ее стихи и статьи. Много цитировала, может быть, сверх меры, потому что хотела дать читателю услышать как можно более живой голос м.


Берлускони. История человека, на двадцать лет завладевшего Италией

Алан Фридман рассказывает историю жизни миллиардера, магната, политика, который двадцать лет практически руководил Италией. Собирая материал для биографии Берлускони, Фридман полтора года тесно общался со своим героем, сделал серию видеоинтервью. О чем-то Берлускони умалчивает, что-то пытается представить в более выгодном для себя свете, однако факты часто говорят сами за себя. Начинал певцом на круизных лайнерах, стал риелтором, потом медиамагнатом, а затем человеком, двадцать лет определявшим политику Италии.


Герой советского времени: история рабочего

«История» Г. А. Калиняка – настоящая энциклопедия жизни простого советского человека. Записки рабочего ленинградского завода «Электросила» охватывают почти все время существования СССР: от Гражданской войны до горбачевской перестройки.Судьба Георгия Александровича Калиняка сложилась очень непросто: с юности она бросала его из конца в конец взбаламученной революцией державы; он голодал, бродяжничал, работал на нэпмана, пока, наконец, не занял достойное место в рядах рабочего класса завода, которому оставался верен всю жизнь.В рядах сначала 3-й дивизии народного ополчения, а затем 63-й гвардейской стрелковой дивизии он прошел войну почти с самого первого и до последнего ее дня: пережил блокаду, сражался на Невском пятачке, был четырежды ранен.Мемуары Г.


Тот век серебряный, те женщины стальные…

Русский серебряный век, славный век расцвета искусств, глоток свободы накануне удушья… А какие тогда были женщины! Красота, одаренность, дерзость, непредсказуемость! Их вы встретите на страницах этой книги — Людмилу Вилькину и Нину Покровскую, Надежду Львову и Аделину Адалис, Зинаиду Гиппиус и Черубину де Габриак, Марину Цветаеву и Анну Ахматову, Софью Волконскую и Ларису Рейснер. Инессу Арманд и Майю Кудашеву-Роллан, Саломею Андронникову и Марию Андрееву, Лилю Брик, Ариадну Скрябину, Марию Скобцеву… Они были творцы и музы и героини…Что за характеры! Среди эпитетов в их описаниях и в их самоопределениях то и дело мелькает одно нежданное слово — стальные.