Дневник 1907 - 1918 - [3]

Нашей главной задачей было расшифровать и издать этот исключительный документ, который ответит на очень многие вопросы и поможет, наконец, правильно осветить жизненный и творческий путь С.Прокофьева - от студенческих лет в Петербургской консерватории до его возвращения в Россию. При чтении дневника получаешь исчерпывающее представление о С.Прокофьеве, как о невероятно трудолюбивом, умном и проницательном, добром, но требовательном человеке. Порой он бывал сух и резок, но в совокупности это был цельный, прокофьевский характер. Мы не хотели превращать первое издание в музыковедческий труд с длинными и исчерпывающими комментариями (минимально даны лишь самые необходимые), с полным указателем имён и основными биографическими данными и т.д. Только они могут составить несколько объёмных книг. Это, я не сомневаюсь, будет сделано специалистами.

В завершение я хочу выразить благодарность всем членам моей семьи, принявшим участие в подготовке к печати «Дневников» моего отца, и особенно отметить неоценимую помощь моего сына Сергея, без которого не был бы возможен выход в свет этого труда. Я также признателен сотрудникам РГАЛИ, поддержавшим идею настоящего издания.

Святослав Прокофьев

(январь, 2002 г.)

1907

3 сентября

Начинаю такую запись, пожалуй, что дневник. Я решил ещё весною, что, мол, начну осенью, приехав в Петербург. Сегодня отправился держать первый научный экзамен (из пятого в шестой класс) по физике. Заставили меня ждать с часу до четырёх, а в четыре научный инспектор Русинов, он же учитель физики, вдруг мне сообщает, что в будущем году мне выпускной экзамен надо держать весной, и всю историю и физику надо сдавать сполна! «Я бы советовал вам поступить в этом году в научные классы, тогда будете держать весною экзамен вместе с классом в размере курса». Теперь надо решить, как быть. Сначала это на меня очень неприятно подействовало: научные классы, Боже мой! Но тут есть и «за»: перспектива будущего свободного лета - это очень большой выигрыш; затем, научные классы два часа в день - может уже не так скверно, да и дома научных занятий не будет. Придётся мне познакомиться со всем шестым классом наших учениц: до сих пор, за три года моего пребывания в Консерватории, я ни с одной не кланялся и ни одной знать не хотел; в этом же году думал так: коли познакомлюсь, так ладно, коль не познакомлюсь, - тоже ладно. Сегодня сдавала экзамен одна ученица (кажется, в пятый класс) и с ней был ученик, чуть ли не гимназист. Когда она сдала экзамен и вышла оттуда, надо было видеть, как они бросились друг к другу, как отправились в укромный уголок поговорить о случившемся; ей-Богу, даже на одну секунду завидно стало! И странно, особенное сочувствие было к гимназисту, даже чуть-чуть познакомиться хотелось.

Был сегодня первый раз у Мясковского; он не вполне здоров. Пробыл полчаса, не больше. В разговорах - ничего нового, повторялось то, что было в переписке. Повторил ему, что его последняя (е-moll'ная) соната с фугой лучше всех его сонат; он согласен. Много он написал за лето: две сонаты, более десяти романсов, множество мелких фортепианных пьесок, да вот теперь кончил квартет^{1} .

- Вот квартет бы я не стал писать, - сказал я ему.

- Ничего, напишете, - отвечает.

Эх, много бы я написал, будь у меня свободное лето!

6 сентября

Кончил экзамены. Только по немецкому 4, а по остальным пяти предметам все пятёрки. Эффект небывалый. Консерваторские профессора довольны. В прошлом году было слабее: из семи предметов три пятёрки (французский, арифметика и история) и четыре четвёрки (немецкий, география, закон Божий, русский). Но мне же и везёт вообще! Это мне на днях тётя Таня с мамой заметили; а я так ещё раньше замечать начал, что мне судьба очень часто навстречу идёт, навстречу моем желаниям, да вообще во всём везёт. Так и сегодня: у меня должны были быть русский экзамен и по истории церкви; оба учителя - братья, оба - Петровы, обоим под восемьдесят лет, оба строги на экзамене и больше четвёрки не ставят. И вдруг оба чего-то не пришли! Меня экзаменовали другой священник и другой учитель русского языка (из младших классов) и оба поставили пятёрки. Прекрасно! Вчера встретил в Консерватории Захарова.

- Что такое, - говорю, - вы живы? Вас ещё не повесили?

- Ну а вас-то?

- Да нет, позвольте, в газетах писали, что Захаров какой-то к повешиванию приговорён.

В общем он такой же не очень серьёзный музыкант, как и был; летом написал несколько романсов и фортепианных пьесок.

- Какие, - говорю, - ужасы! Саминский и Элькан на фугу тоже переходят!

- Ну что-ж, я за Саминского рад.

- Да Саминский-то Саминский, а вот Элькашка - помилуйте!

Купил «Гибель Богов» и с великим удовольствием играю. Взял у Мясковского его е-moll`ную сонату (первый номер или №2 она, одним словом, одна из первых). Куда слабее номера шестого, d-moll'ной, с фугой; виден успех за два года. Комик Ахрон, молодой пианист, ученик Есиповой. «Что ваши теоретики, - говорит, - у меня вот брат есть, так тот сочиняет!». И с четверть часа говорил про замечательного композитора, его брата. Из длинной речи я понял только, что тот кончил Консерваторию по скрипке и имеет четыре вещи (вещицы) напечатанными, очевидно гений!! Да , кстати, по отношению той парочки, что я говорил в первый раз: вчера, кажется, они после экзамена рассорились и разошлись (вот тебе и на!). Она вместе со мной держала экзамен (классом ниже меня) по географии (историк не пришёл и меня экзаменовал географ); дело её шло ничего себе; вдруг: куда течёт Волга? «Не знаю...». Я ей после экзамена говорю, что я бы ей больше единицы не поставил. Она осталась недовольна.