Дневник 1907 - 1918 - [2]

Заграница встретила Прокофьева не с распростёртыми объятиями, отнюдь. Только благодаря своему таланту, абсолютной преданности музыке, энергии, невероятной трудоспособности и неугасимому оптимизму он сумел доказать своё право называться выдающимся композитором и виртуозным исполнителем. На страницах дневника С.Прокофьев подробно описывает свои встречи с огромным числом знаменитых людей. Тут и Стравинский, Дягилев, Кусевицкий, Бенуа, Асафьев, Мейерхольд, Капабланка, Рахманинов, Скрябин, Боровский, Сувчинский, Луначарский, Керенский, Бальмонт, Черепнин... Список займёт не одну страницу. Каждый раз мы встречаемся с колоритными картинами, с разными действующими лицами. Каждый раз - точные характеристики и безжалостная критика недостатков, которая, впрочем, успешно уступает место положительным оценкам, если объект был того достоин. Прокофьев часто сохраняет в своих записях прямую речь - способ более точно запечатлеть персонаж. Его описания нового города или обстановки, в которой развёртывается событие, всегда полны исчерпывающих деталей и порой лирических отступлений. С детства большой любитель природы и пеших прогулок, он не упускает возможности рассказать и о пейзаже. Особенно часто это встречается в период жизни в Европе. Нельзя не отметить и то, что в дневник Прокофьев заносил и свои профессиональные мысли. Он часто фиксирует идеи о новых произведениях, разбирает свои выступления на том или ином концерте, равно как и выступления других музыкантов; или даёт краткий анализ произведений своих современников.

Интересны строки о его известном (но неправильно понятом) способе быстрого и экономного письма партитур. Вот что сам Прокофьев пишет 14 января 1926 года: ...Я отмечаю, сколько тактов составляют партитурные страницы, затем до точности размечаю оркестровку и записываю, какие инструменты, т.е. сколько строк понадобится для этой партитурной страницы. Таким образом, когда дело дойдёт до писания партитуры, дело сведётся до простой механической работы, почти переписки».

Немало места Прокофьев уделяет философским размышлениям. Ещё в юности у него проявился интерес к таким фигурам, как Кант и Шопенгауэр, о произведениях которых он много размышлял сам и со своим другом Максом Шмидтгофом. Позже, в Америке, он увлёкся Christian Science, учением, в котором его привлекала не религиозная сторона, а философская - в Christian Science он находил источник советов для самоанализа и самоконтроля, столь необходимого артисту, да и любому человеку. Некоторые положения Christian Science подвергались его традиционному критическому разбору.

Первая (после отъезда в 1918 году) поездка С.Прокофьева с женой Линой в СССР в 1927 году произвела на него такое впечатление, что он с помощью жены подготовил дневник своего пребывания в СССР для печати. Но по каким-то причинам он так и не был напечатан. Этот подготовленный Прокофьевым материал с его пометками сохранился у Лины и был опубликован моим братом Олегом к 100-летию со дня рождения композитора (издательство «Синтаксис», Париж, 1990). Хотя сохранения непрерывности всего дневника он включён в настоящее издание.

Многие до сих пор задаются вопросом: почему Прокофьев с семьёй в 1936 году окончательно вернулся в Россию, пытаясь объяснить это чисто экономическими причинами. По прочтении дневника становится ясно, как сам Прокофьев объясняет своё решение. Прокофьев очень тосковал по России, в которой он провёл счастливые годы детства и юности, по друзьям, русской речи и природе. 19 декабря 1928 года он пишет: «Идя домой, думал о России и меня страшно тянуло туда. И в самом деле, какого чёрта я здесь, а не там, где меня ждут и где мне самому гораздо интереснее? (...) Лишь после отсрочки я понял, как меня туда тянуло и как, в сущности, я уже настроился ехать!» И всё же сомнения мучали его. Времени прошло много, страна изменилась, изменились люди. 31 мая 1929 года: «...был в кинематографе на русском языке.

Много приятного и родного, особенно волнующееся поле ржи. Ехать - не ехать в Россию?» В конце концов, несмотря ни на что и на страх перед советской репрессивной машиной, в 1936 году Прокофьев со своей семьёй окончательно вернулся на Родину. Переехав в СССР, Прокофьев не взял с собой дневника. Мало того - перестал его вести совсем (к сожалению!). В рукописях дневника встречаются уточнения рукой С.Прокофьева, сделанные позже карандашом. Последнее из них датировано автором 1936 годом. Очевидно, что он понимал серьёзность содержания своих записей и не хотел, чтобы они попали в руки властей. Ведь сколько имён там фигурирует, сколько событий, и как свободно всё написано! Кстати сказать, его друг Н.Я.Мясковский, живший всё время в СССР, в последние годы жизни свой дневник уничтожил, сохранив лишь отдельные выписки из него. (Об этом пишет О.П.Ламм в своей книге «Страницы творческой биографии Мясковского», Москва, 1989). С.Прокофьев оставил весь дневник и часть переписки в сейфе в США. Об этом мы узнали после его смерти. В 1955 году этот архив был перевезён в СССР Инюрколлегией. Далее состоялось заседание Комиссии по наследию С.Прокофьева, на котором был решён вопрос о том, куда поместить полученный архив. На это заседание ни я, ни мой брат Олег, ни тем более наша мать Лина Прокофьева приглашены не были. Комиссия решила передать все документы в Государственный Архив (ЦГАЛИ), о чём 26 апреля 1955 года был составлен Акт, который нам предложили подписать постфактум. В Акте было обусловлено, что документы будут храниться в ЦГАЛИ и закрыты для использования на 50 лет для всех, кроме наследников - Прокофьевой М.А., Прокофьевых Олега и Святослава. Поскольку моральное право на издание дневников принадлежит членам семьи (наследникам С.Прокофьева), мы решили, что времена изменились и необходимо издать этот бесценный документ. Работа по подготовке текста была непростая - это не только редактирование, но настоящая расшифровка. Я применяю термин расшифровка в связи с тем, что с 7 июня 1914 года у С .Прокофьева для быстроты, как он пишет, «царапания путевых заметок» (7 июля 1914 г), появляется, ставшая типичной и постоянной для него, манера написания слов - без гласных: например - чмд (чемодан), снчл (сначала), рстрн (ресторан), удрл (удрал или ударил) и т.д. Как видно, некоторые слова не сразу воспринимаются правильно, помогает общий смысл фразы. Иногда написание даётся полностью или почти полностью - как правило для специфических слов, названий или фраз на иностранном языке и т.д. В таких случаях, естественно, сохранена оригинальная орфография. Особенно была трудна расшифровка незнакомых имён и фамилий, потребовавшая значительных поисков.