Дневник. 1873–1882. Том 2 - [35]

Вся эта история возбудила большое неудовольствие государя; приказано было вести дело самым решительным образом и привести приговор суда в исполнение неотлагательно. Казнь совершена 2 августа.

По поводу одесских происшествий получены были некоторыми лицами и здесь в Петербурге анонимные письма с угрозою убийства в случае приведения в исполнение смертного приговора над Ковальским. Такое письмо получил и я. Но первой жертвой мщения пал генерал Мезенцов – как шеф жандармов.

Сегодня утром в десятом часу я был удивлен приходом ко мне некоего Бодиско, с которым некогда случилось мне познакомиться за границей. В смущении рассказал он, что был свидетелем только что совершившегося перед окнами его квартиры (на Михайловской площади) покушения на жизнь Мезенцова, который имел привычку по утрам гулять пешком в этой части города, вместе с приятелем своим Макаровым. Два неизвестных человека, подъехав в дрожках, бросились на Мезенцова и Макарова; один нанес кинжалом рану в грудь Мезенцову, другой выстрелил из револьвера в Макарова, но промахнулся, и оба, вскочив опять на дрожки, уехали. Не случилось тут ни полицейского, ни даже извозчика, так что едва отыскали экипаж, чтобы довезти раненого домой.

Я поспешил навестить бедного Мезенцова; нашел его окруженным врачами и подчиненными. Он был очень бледен; пульс слаб; он показал мне свою рану, которая не казалась очень опасною; кровоизлияние было уже остановлено. Врачи обнадеживали, что рана не опасна. Однако же в шестом часу приехал ко мне адъютант Мезенцова, молодой граф Гейден, с известием о кончине его.

Убийство Мезенцова произведет еще более тяжелое впечатление, чем недавнее покушение на Трепова. Тогда кончилось только ранением, теперь же смертью; тогда преступница была налицо, предана суду и предлогом к преступлению была месть за грубое обращение Трепова с одним из политических арестантов в тюрьме; теперь же преступники скрылись и, вероятно, останутся безнаказанными; преступление не извиняется никаким поводом со стороны жертвы: Мезенцов вел дела [довольно] гуманно, не имел личных столкновений с преступниками. Мне даже всегда казалось, что он, по своей натуре, совсем непригоден для своего emploi. С молодых лет он был un bon vivant и в то же время набожен. Убийство подобного человека не может быть объяснено иначе, как сатанинским планом тайного общества навести террор на всю администрацию. И план этот начинает удаваться. Малодушные люди, подобные, например, графу Левашову в Одессе, прячутся, бездействуют и потакают самым опасным для общественного спокойствия преступлениям.

6 августа. Воскресенье. Вчера при докладе моем государю зашла, конечно, речь о несчастном происшествии с Мезенцовым. Государь очень озабочен положением дел. Решено ехать в Крым не через Одессу, а через Николаев. Говорили также о замещении Мезенцова: государь назвал князя Дмитрия Мирского (помощника наместника Кавказского); но наследник цесаревич высказался не в пользу этой кандидатуры и предложил своего кандидата – генерал-майора Черевина. По-моему, оба эти кандидата одинаково не соответствуют условиям должности.

Генерал-лейтенант Селиверстов, нынешний товарищ шефа жандармов, на пути из Петербурга в Царское Село рассуждая со мной о настоящем трудном положении дел, представлял в самом жалком виде всё устройство полицейской части. Он указывал на недостаток способных личностей и на скудость отпускаемых денежных средств. То же самое высказал он и государю. На обратном пути в Петербург Селиверстов сказал мне, что государь приказал ему вступить в должность шефа жандармов и главноначальствующего III Отделением, не выяснив, однако же, в виде ли временного только исправления должности, или в ожидании предположенного назначения его на открывшееся место.

Вчера же, при докладе вместе с Гирсом, я счел нужным обратить внимание государя на предстоящее вступление наших войск в Батум. Государь назначил крайний срок – 15 августа; о чем и объявлено Порте. Если последняя будет продолжать отделываться двусмысленными ответами нашему послу и не даст положительного повеления Дервиш-паше передать Батум нашим войскам, то можно опасаться вооруженного столкновения и какой-нибудь катастрофы. По предложению моему государь приказал Гирсу телеграфировать и князю Лобанову для объявления Порте и другим державам, что неисполнение турками обязательств, возложенных на них Берлинским трактатом, может повести к весьма прискорбным последствиям, ответственность за которые падет на Порту. Кроме того, я счел полезным на всякий случай, для облегчения задачи нашим кавказским войскам, послать к берегам Аджарии три военных парохода, вооруженных пушками большого калибра. С этим предложением поехал я, по возвращении в город, к адмиралу Лесовскому, и мы с ним вместе сочинили телеграмму к адмиралу Аркасу.

Сегодня я опять ездил в Царское Село по случаю праздника Преображенского полка и Гвардейской артиллерии. На дворе Царскосельского дворца был обычный парад запасному батальону и запасным батареям, после чего завтрак с обычными тостами.

7 августа. Понедельник. Хотя понедельник не день моего доклада, однако же я получил с вечера приказание приехать в Царское Село вместе с Гирсом и Лесовским. Поводом к этому совещанию послужили некоторые полученные вчера телеграммы. Между прочим князь Лобанов сообщает, что турки просят продлить назначенный государем срок очищения Батума хотя бы на 10 дней, то есть до 25 августа. Решено согласиться на эту отсрочку, которая и нам доставляет более времени, чтобы принять меры на случай, если вступление войск в Батум встретит вооруженное сопротивление. В этих видах делаются распоряжения об отправлении из Николаева к берегам Аджарии двух вооруженных пароходов.