Дневник. 1873–1882. Том 2 - [140]

Прежде окончательного решения государь обратился еще к своим дядям и брату. Великий князь Константин Николаевич, как и следовало ожидать, высказался совершенно в пользу предлагаемой меры; а великие князья Владимир Александрович и Михаил Николаевич, не входя в существо дела, ограничились заявлением о необходимости сделать «что-нибудь», не оставлять Россию в недоумении. Особенно настойчиво высказался в этом смысле великий князь Владимир Александрович, который, как видно по всему, призван к заметной роли в направлении нового царствования.

Итак, государь решил снова пересмотреть предложение графа Лорис-Меликова, сначала в особом немногочисленном совещании (председательство в этом совещании предложено было графу Строганову, но он уклонился от этой роли, сославшись на свои преклонные годы, и согласился принять только участие в числе членов), а потом и в Комитете министров. Такой исход дела показался нам[101] довольно успокоительным после испугавшей нас громовой речи Победоносцева. Тем не менее мы вышли из зала совещания в угнетенном настроении духа и нервном раздражении. Государь позвал к себе в кабинет одного Лорис-Меликова. Вслед за ним вошел туда и великий князь Владимир Александрович.

9 марта. Понедельник. Вчера вечером я получил от графа Лорис-Меликова уведомление о смене петербургского градоначальника генерал-майора Федорова и назначении на его место ковенского губернатора генерал-майора Баранова, бывшего моряка, исключенного по суду из морской службы. Об этой перемене уже объявлено сегодня в приказе. Сегодня же, на девятый день после кончины императора Александра II, отслужена утром в Петропавловской крепости панихида, на которой, однако же, я не мог присутствовать, чувствуя еще большую слабость в ногах, вследствие чрезмерного напряжения сил в день церемонии 7-го числа.

После панихиды было общее собрание Государственного совета, очень короткое и незначительное. Я узнал, что предположенное вчера новое совещание соберется под председательством великого князя Владимира Александровича. Значит, я не ошибся в своем предположении на его счет.

10 марта. Вторник. Утром в обычный час явился я во дворец с докладом, а потом остался и при докладе Гирса. Я надеялся, что государь заговорит о бывшем в воскресенье совещании, и приготовился высказать ему всё, что давно было на душе и чего не решался высказать покойному государю, или, лучше сказать, не имел к тому случая. Однако ж и ныне надежда моя не сбылась, государь не вышел из круга моих военных докладов. С каждым днем мы с Гирсом более убеждаемся в преобладающем влиянии на дела великого князя Владимира Александровича, который притом выказывает чрезмерную самоуверенность.

Выйдя из государева кабинета, мы с Гирсом нашли в приемном зале многих иностранцев, приехавших представиться государю; между прочими – итальянский посол Нигра с депутацией итальянской, во главе которой прибыл адмирал Martin Franklin, очень любезный и вежливый старичок. Вместе с Гирсом я обошел всех прибывших иностранных принцев, которым отведены помещения в разных углах Зимнего дворца, и везде мы расписывались. Затем я оставил визитную карточку у германского посла [Швейница] по случаю дня рождения императора Вильгельма. По этому же случаю нашим трем полкам, которых германский император считается шефом, велели снять на нынешний день траур. Вечером ездил я в крепость на панихиду.

12 марта. Четверг. Доклад мой начался позже обыкновенного, потому что государь встречал (во дворце) наследного германского принца, а потом принимал еще принца Вюртембергского и других. Мне пришлось только доложить кое-что второпях: в соседний зал уже пришел наследный принц. Государь вызвал императрицу из ее комнат, чтобы она заняла германского принца, пока я доканчивал доклад. Когда я вышел из кабинета и проходил мимо наследного принца, он встал, подошел ко мне и очень радушно обнял меня. В это время в Малахитовой зале собралось уже множество иностранцев; свиты принцев Германского, Баварского, Вюртембергского; депутации шведская и голландская и посланник испанский. В числе этих лиц нашел я многих, уже знакомых, не говоря об испанском посланнике, маркизе Рибере, добром старичке, давно уже живущем в Петербурге, но, к сожалению, оставляющем нас.

Расписавшись у некоторых из вновь приехавших принцев, возвратился домой.

Около трех часов приехал ко мне болгарский князь Александр и просидел у меня более часа. Обменявшись выражениями скорби по случаю кончины императора Александра II [которому князь Болгарский был, кажется, искренно предан], мы последовательно обсудили все вопросы, ныне занимающие князя, в особенности вопрос железнодорожный и замещение генерала Эрнрота в случае, если он решительно откажется от настоящей своей должности военного министра. Князь высказал свое пожелание, чтобы Эрнрот был назначен вместо Кумани дипломатическим нашим агентом в Софии, а в случае невозможности такого назначения состоял бы лично при князе. То и другое предположения сопряжены с затруднениями. Мы условились обсудить дело в субботу втроем с Гирсом.

Вечером я был в крепости на панихиде. Присутствовали все приехавшие иностранцы; в том числе наследные принцы германский, английский и датский.