Дневник. 1873–1882. Том 2 - [139]

Первым, к кому обратился государь с предложением высказать свое мнение, был граф Строганов. С первых слов его разрешилось наше недоумение относительно цели его присутствия в нашей среде: стало ясным, что в лице его появляется авторитетный представитель оппозиции против мнимого либерализма проводимых Лорис-Меликовым государственных мероприятий. Нежданно-негаданно услышали мы, что в предложенной программе мирных законодательных работ прозреваются призраки революции, конституции и всяких бед.

Выслушав с заметным сочувствием ультраконсервативную речь старого реакционера, государь обратился к Валуеву, который произнес красноречивую речь, конечно, в пользу обсуждаемых предположений. Как участник бывшей секретной комиссии, не мог он говорить иначе. Затем пришла моя очередь. Находя невозможным входить в обсуждение дела по существу, я высказал лишь убеждение в необходимости новых законодательных мер для довершения оставшихся недоконченными великих реформ почившего императора. Что касается самого порядка ведения работ при содействии представителей земства, то я напомнил, что почти все прежние реформы разрабатывались также с участием представителей местных интересов, и никаких неудобств от того не замечалось. В заключение высказано мною, что в настоящий момент более чем когда-либо своевременно возвестить предположенную программу законодательной деятельности – вслед за сделанным заявлением о направлении международной политики. Заявление это уже произвело весьма благоприятное впечатление в Европе; теперь Россия ждет такого же благотворного возвещения царской воли по внутреннему благоустройству государства. Оставить это ожидание неудовлетворенным гораздо опаснее, чем предложенный призыв к совету земских людей.

После меня говорил Маков в обратном смысле; он вторил графу Строганову, пугал последствиями предпринимаемой меры; причем употребил даже выражение «ограничение самодержавной власти»; но закончил пошлым выводом о необходимости зрелого и осторожного обсуждения предлагаемой меры во всех ее деталях.

Тогда министр финансов Абаза произнес прекрасную речь, в которой, опровергнув намеки Макова на покушение ограничить самодержавную власть, объяснил, что, напротив, призыв к деятельности представителей от земства укрепит и поддержит авторитет правительства. Абаза привел в пример предстоящую и совершенно необходимую податную реформу, которую решительно невозможно совершить без содействия представителей от всех классов общества.

Несмотря на убедительные доводы Абазы, говоривший после него [тупоумный] министр путей сообщения Посьет подал голос против предположенных мероприятий как несвоевременных и закончил пошлыми же нападками вообще на так называемый «прогресс». Но всё сказанное Строгановым, Маковым и Посьетом было бледно и ничтожно сравнительно с длинной иезуитской речью, произнесенной Победоносцевым: это было уже не одно опровержение предложенных ныне мер, а прямое, огульное порицание всего, что было совершено в прошлое царствование; он осмелился назвать великие реформы императора Александра II преступною ошибкой! Речь Победоносцева, произнесенная с риторическим пафосом, казалась отголоском туманных теорий славянофильских; это было отрицание всего, что составляет основу европейской цивилизации.

Многие из нас не могли скрыть нервного вздрагивания от некоторых фраз фанатика-реакционера. Абаза первый поднял голос против опасных инсинуаций Победоносцева. Если всё сделанное до сих пор в видах улучшения в устройстве и благосостоянии России есть грубая и преступная ошибка, то надобно немедленно сменить всех настоящих министров, и какую же новую программу предложат порицатели всего совершившегося в славное царствование Александра II?

Затем говорили один за другим князь Урусов, Набоков, Андрей Сабуров, Сольский, князь Ливен – все в пользу предложенных мер. Сольский высказал смелую мысль, что армия чиновников составляет менее твердую опору самодержавия, чем представители всех сословий населения. Сабуров указывал на то, что все начавшиеся более 13 лет назад преступные покушения наших нигилистов имели то прискорбное влияние, что останавливали движение [правительства] на пути реформ и парализовали благие намерения государя; а через это само правительство как бы действовало на руку нигилистам, ближайшей целью которых и было производить неудовольствие и смуту в обществе, недоверие и охлаждение к правительству в народе. Что касается князя Урусова, то он сумел и в настоящем случае подлить воды и смягчить резкую постановку вопроса: он говорил о необходимости спокойного обсуждения предположенных законодательных работ с устранением политического характера и с призывом к участию не представителей земств, а лучших людей.

Таким образом, князь Урусов, став в число защитников обсуждаемой меры, пришел к одному заключению с ярым противником ее – Маковым. Это открыло государю удобный выход из затруднительного положения между двумя противоположными воззрениями, в которое он был поставлен: между сочувствием к предположению большинства министров и запугиваниями графа Строганова и Победоносцева. [Впрочем, сам граф Строганов напоследок примкнул к заключению князя Урусова.]