Дневник. 1873–1882. Том 1 - [19]

Но сильнее и дельнее всех говорил великий князь Константин Николаевич: он ясно доказывал, как мало обдумана предложенная мера и что громкие фразы рескрипта останутся без всякого практического применения; «С’est un coup d’épée dans l’eau»[12], – повторил он несколько раз. В особенности странно объявлять теперь в рескрипте о том, что не облечено еще в положительную законодательную форму и не согласовано с другим, находящимся на рассмотрении Государственного совета представлением министра народного просвещения о преобразовании училищных советов. Эти объяснения великого князя весьма убедительно выказывали, что новая шуваловская затея есть незрелая, необдуманная выходка дворянской партии.

Но всё сказанное нисколько не повлияло на решение вопроса. Государь, дав великому князю докончить, обернулся к наследнику цесаревичу и строгим тоном спросил его: «А ты – сочувствуешь ли предлагаемой мере?» Наследник вовсе не был готов к такому вопросу; никогда еще не случалось в прежних заседаниях Совета, чтобы государь спрашивал его мнение. С некоторым смущением, но довольно решительно наследник ответил: «Нет, не сочувствую…» Тогда государь грозно сказал ему: «А я одобряю предложенную меру и считаю ее необходимой. Я делаю это не столько для себя, сколько для тебя и для твоего сына, для будущего вашего спокойствия и безопасности…»

Объявив затем свое окончательное решение, государь встал, а мы все вышли из Совета молча, в грустном раздумье.

Если всё сказанное против предложенной меры не могло повлиять на высочайшую волю, если после разумного и энергичного протеста председателя Государственного совета и заявления наследника престола все-таки взяла верх всесильная шуваловская шайка, то можно ли после того бороться с нею такому одиночному противнику, каков я теперь в среде враждебного мне состава правительственных властей!

Мысль эта, как мне казалось, выражалась на многих лицах, когда мы вышли из государева кабинета. Князь Горчаков не скрывал своего негодования; даже боязливый, осторожный князь Урусов, надевая шубу в сенях дворца, решился произнести: «C'est une sottise, une bêtise qu'ils font»[13]. Великий князь Константин Николаевич в коридоре дворца имел горячую стычку с графом Шуваловым, которому он прямо сказал, что образ действий его недобросовестный… [Страшно становится, когда подумаешь, в чьих руках теперь власть и сила над судьбами целой России!]

22 декабря. Суббота. После доклада в Зимнем дворце заехал я к великому князю Константину Николаевичу, чтобы переговорить с ним насчет предстоящих распоряжений по обнародованию нового положения о воинской повинности. Невольно разговор перешел на вчерашнее совещание; мы передали друг другу вынесенные нами тяжелые впечатления. Великий князь вполне разделяет мой взгляд на нынешнее прискорбное положение дел и не менее меня обескуражен (не нахожу другого подходящего русского выражения).

Я заговорил о пользе учреждения, под его председательством, особого высшего комитета по делам, касающимся предстоящего введения всесословной воинской повинности, наподобие Главного комитета по крестьянским делам. Со всей искренностью выразил я, что желал бы учреждения такого комитета не иначе как под его председательством и что, кроме других соображений, считаю это необходимым для обеспечения правильного ведения дела – потому, что, по всем вероятиям, я недолго останусь в своей должности, и неизвестно, в какие руки придется мне передать Военное министерство. Великий князь убеждал меня не покидать места; но разговор этот был прерван входом Павла Николаевича Игнатьева.

От великого князя заехал я к Александру Алексеевичу Зеленому, чтобы в дружеской беседе облегчить сердце, переполненное досадой и желчью.

Перед обедом я был удивлен нежданным посещением шефа жандармов. Он приехал, чтоб объяснить мне непредвиденный исход истории с юнкером Михайловского артиллерийского училища Циммербергом, исключенным несколько недель тому назад из училища и арестованным в III Отделении по поводу найденных у него бумаг и книг преступного содержания (разные прокламации, возмутительные песни и т. п.). Его заподозрили в участии в раскрытой недавно шайке пропагандистов, но по расследованию оказалось, что юноша был легкомысленной жертвой злоумышленников.

Сегодня, по докладе об этом графа Шувалова, государь приказал привезти во дворец несчастного юнкера, который со страхом и трепетом предстал пред царем. Расспросив его, государь объявил ему полное прощение, приказал идти обратно в училище, чтобы докончить образование, даже подал руку изумленному и смущенному юноше, сказав, что уверен в том, что подает руку честному человеку и верному слуге. Тот упал к ногам царя, и можно быть уверенным, что такое движение великодушия со стороны государя спасло молодого человека от увлечений на будущее время.

Позвав к себе юнкера и поговорив с ним, я отправил его к генералу Баранцову при письме, в котором просил зачислить его снова в училище и забыть всё прошлое.

24 декабря. Понедельник. У великого князя Константина Николаевича происходило чтение журнала Государственного совета по делу о воинской повинности. При этом находились, кроме меня, граф Толстой, адмирал Краббе, государственный секретарь Сольский и помощник его Перетц, редактировавший журнал так же, как и весь проект закона. По окончании чтения, когда граф Толстой вышел, великий князь снова завел речь о вопросе, затронутом мною в разговоре с его высочеством третьего дня, то есть об учреждении особого присутствия или комитета по делам о воинской повинности наподобие существующего Главного комитета по делам крестьянским. Я, со своей стороны, повторил прежние свои слова, что буду очень рад учреждению подобного комитета только при условии, чтобы председательство принял сам великий князь. Мне кажется, что подобный комитет обеспечит дальнейший ход дела в том же духе и направлении, которые даны ему Государственным советом. Сколько ни было поползновений пошатнуть крестьянское дело и провести тайком, под сурдинку, противоположные тенденции, Главный комитет под председательством великого князя Константина Николаевича держался стойко на страже крестьянского положения и не допустил искажения его. То же самое желательно сделать и в отношении нового закона о воинской повинности.