— Пожалуй, мы, речники, — ответил Леня.
— Ну то-то!
С тех пор Леня окончательно примирился со своей профессией, а когда его послали на практику — работать на один из землесосов на Цимлянское строительство, Леня был совершенно счастлив.
Леня доехал до станицы Морозовской, а оттуда по новой железнодорожной ветке — до Цимлянска.
Линия эта была недавно построена. Всю дорогу Леня не отходил от окна вагона и все время удивлялся. Удивлялся необыкновенно длинным составам — они тянулись на километр и больше. Удивлялся тому, что такие составы вел только один паровоз, а не два, как это полагалось. Удивлялся силе горячих широкогрудых паровозов. Только по струям свистящего пара, летевшим в небо, было видно, с каким напряжением они работали.
Кондуктор в пыльном балахоне объяснил Лёне, что делается это для того, чтобы непрерывно подавать на Цимлянское строительство поезда с материалами. Двойная тяга потребовала бы вдвое больше паровозов, и потому вдвое бы уменьшилось число поездов.
— А мы рискнули, — сказал кондуктор, — хотя начальство несколько и опасалось. И вот водим! Поезда идут у нас цепью, как в московском метро.
Чем ближе к Дону, тем чаще стали попадаться сваленные около полотна длинные стальные полосы с загнутыми краями — шпунты. Они лежали в сухой траве.
Кондуктор снова объяснил Лёне, что эти полосы забивают в песчаное дно Дона перед плотиной на большую глубину, пока они не дойдут до твердых пластов мергеля. И забивают так, что один шпунт плотно входит в закраину соседнего шпунта, не оставляя щели, куда могла бы просочиться вода.
Таким образом, в дне реки сооружается стена из шпунтов. Делается это для того, чтобы отвести от плотины подземные воды.
Леня слушал и удивлялся.
Поезд вошел в глубокую выемку, начал спускаться к Дону, и за одним из поворотов неожиданно развернулась вся картина строительства.
Леня крепко схватился за раму окна. Он не знал, куда глядеть.
Сначала ему показалось, что тысячи машин и людей роют здесь огромную воронку к центру земли, как в каком-нибудь фантастическом романе Жюль Верна.
Все вокруг было затянуто слабым туманом. В этот туман уходила высокая песчаная дамба — тело плотины. Большие трубы тянулись к ней, проходили под насыпью железной дороги и поднимали на подпорки свои черные хоботы. Из труб хлестали на плотину потоки мутной воды.
Леня сообразил, что это землесосы наращивают по трубам-пульповодам тело плотины и что вот это и есть его будущая работа.
Вода сливалась с насыпи в мелкие озера, а песок оставался. Из озер воду выкачивали обратно в Дон. На плотине стояли машины. Они уплотняли и выравнивали дамбу.
А дальше, за пульповодами, за навалами земли, за зеленоватым, бледным Доном, лежала облаком пыль, и в этой пыли пылали трескучие зеленые звезды — огни сварки. И даже сюда, за Дон, долетало заглушенное гуденье строительства.
Из поезда Леня вылез совершенно оглушенный. Куда идти?
Легко было запутаться в переплетении дорог, среди складов, штабелей стальных балок и бревен, рельсовых путей, шлагбаумов, самосвалов, тракторов, транспортеров, товарных составов, железных труб, бочек, гор песка и морской гальки.
Стрелочник, весь белый от бетонной пыли, взял Леню за руку, подвел к лежавшей на земле черной трубе и сказал:
— Вот! Иди по этой трубе до первого земснаряда. А там спросишь.
Так Леня попал на свой землесос. И снова удивился. Начальником землесоса оказался смуглый юноша в морской форме, Леонид Матвейчук, тогда как Леня ожидал встретить пожилого речного капитана.
Матвейчук поздоровался с Леней, осмотрел его, похлопал по плечу свернутой в трубку газетой и сказал:
— Добро! У нас земснаряд молодежный. Так что следует показывать только наивысшую марку. Понятно?
— Понятно, — ответил Леня.
— Переходящее знамя у нас в каюте. Стоит прочно. И никуда не уйдет до конца строительства. Это тоже следует знать. Понятно?
— Понятно, — снова ответил Леня.
— Сильно удивляетесь, — спросил Матвейчук, — на то, что я, моряк, работаю здесь, на речном землесосе?
— Да нет, — неуверенно ответил Леня. — Чего же удивляться, товарищ начальник?
— Вижу, что удивляетесь. Поэтому объясню. Я моряк, но пошел работать на строительство добровольно. На море отплаваю, когда закончим строительство. Понятно?
— Понятно, — в третий раз ответил Леня.
— А теперь идите обедать. Борщ со свининой. И жареный судак. После обеда явитесь к багермейстеру Арутуняну: он вас поставит на дело. Понятно?
— Понятно, — в четвертый, и последний, раз ответил Леня.
С этого часа и началась его работа на землесосе.
Землесос стоял на вырытом им самим мутном заливе Дона и качал с речного дна на плотину за три километра песок, смешанный с водой, так называемую пульпу.
На плотине сидел наблюдатель и время от времени передавал на землесос по телефону, как идет намыв.
Через час Леня уже знал от багермейстера Арутуняна, что землесос должен подавать триста кубометров грунта в час, на деле же подает в полтора раза больше. Землесос заменял труд шести тысяч рабочих.
Да, это вам не те землесосы, что работали на Днепрострое и вынимали за час всего сто кубометров грунта!
Леня вскоре так привязался к своей машине, что даже не очень завидовал товарищам, работавшим на гигантском земляном снаряде на Волге: тот намывал за час тысячу двести кубометров грунта и заменял собой труд двадцати тысяч человек.
