Для Гадо. Возвращение - [9]
— Итак, подсудимый, — обратился я к Илье Григорьевичу словно судья, — вам предоставляется слово. Говорите как есть и что пожелаете, рот затыкать не будем-с.
Я эффектно сложил руки на груди и посмотрел на него, как на придорожную пыль.
— Я… ничего не понимаю, — прошептал он чуть слышно. — Эти ребята заставили меня пить воду… много воды, и ничего, совершенно ничего не объяснили… Вы — взрослый солидный человек, пожалуйста, объясните мне, что я сделал плохого, кому? Как это все понимать?
Сейчас он был похож на мокрую курицу, на умирающую мокрую курицу, у которой уже не была сил на кудахтанье. Именно ради этой сцены, ради этого мгновения я и рисковал свободой и головой! Но нет, я не уйду, я не выпущу его отсюда раньше времени. Завтра он окончательно оклемается, вспомнит про долгий день и такую же долгую ночь. Завтра он захочет выжить, начнет думать и искать выходы.
— Мне сделали, лично мне! — сказал я, глядя на него в упор. — Более двух тысяч дней неволи… Приговор… Это было давно, но было. Если чуть-чуть напряжете память, обязательно вспомните, должны вспомнить. Я подожду…
Наступила долгая пауза. Судья Пырьев всматривался в мое лицо, но так и не узнал меня. И не мудрено, ведь прошли годы, да и вид мой был уже не тот.
— Не помню, — выдохнул он. — Ей-богу, не помню, господин Вис… — Он запнулся, не зная, как меня величать теперь.
— Даже так? — усмехнулся я. — Уже Бога упомянули, это хорошо. Пе-ре-вос-питываетесь, Илья Григорьевич, перевоспитываетесь… А меня, знаете ли, все по пресс-хатам бросали, к махновцам разным, беспредельщикам. И тоже для перевоспитания, что характерно. Знаете, что значит пресс-хата? Не знаете? Ну это просто — камеры, где сидят людоеды и палачи из заключенных. Они за пачку чая и курево человеку кости ломают, насилуют, бьют. Негодяи, одним словом, звери, почти маньяки… Вот и пришлось мне выкручиваться, Илья Григорьевич, уходить от перевоспитания, так сказать… Два раза толковые негодяи попались, есть и такие, хитрые — и вашим, и нашим. И чай у них, и я цел. Побаивались братву, дурили ментов по-своему, а вот в третий раз наклад очка вышла, сбой… Подумали менты, хо-рошо подумали… И попал я, Илья Григорьевич, как хер в рукомойник, простите за выражение. И срыва вроде нет, и сдаваться никак, мать их туда! Для таких вот случаев и держат урки лезвие во рту, лезвие или половинку опаски. Если удастся пронести. Я пронес, повезло. Ну и начал я обороняться от этих злодеев всеми правдами и неправдами, как мог. Они — меня, а я — их. У них — сила, во мне — дух. И безысходность, полная безысходность: на кону честь, а может, и жизнь. Кости-то срастутся, прилепятся, а вот задница и имя — увы. Порезал троих, сильно порезал, Илья Григорьевич, но уцелел. Истинный крест уцелел, хотя и досталось мне… И вот суд… Это меня, значит, судят за преступление, бандита. Менты рады, наконец-то! Им-то тех не жалко, хер с ними, им лишь бы мне добавить сроку и в крытую отправить. А те что? Дичь, другие найдутся! И хоть прав я был кругом и по совести, хоть не виновен, вашу мать, а врезал ты мне, Илья Григорьевич, аж шесть годков, с плеча. Теперь помнишь или продолжать?
По лицу Пырьева пробежала черная тень. Он просто сник и опустил голову, уставился в пол.
— Я спрашиваю, вспомнил или нет? — повторил я свой вопрос.
Он молча качнул головой, вспомнил, значит.
— Ну, есть что сказать, или я действительно был виновен тогда?
— Нет, — прошептал гад, — кажется, нет.
— Громче, чтобы эти слова слышали хотя бы стены! Чтобы ты и такие, как ты, слышали их и на том свете… Чтобы тысячи и десятки тысяч бедолаг, кого вы затолкали на нары, знали — есть и на вас судия, есть!
— Нет, — произнес он громче. — Нет!
— И тебя никто не принуждал выносить мне такой приговор?
— Нет. Но я не смог бы опровергнуть выводы следователей, мне не позволили бы отправить дело на доследование. Судить надо было администрацию лагеря… И прокурора… Тогда это было сложно, очень сложно…
— Не принято, опасно, понимаю. Меня осудить проще, во всех отношениях проще. Веры тебе никакой нет, пиши, голубок, хоть на Луну, не допишешься все равно. М-да… И нечего выяснять по большому счету, нечего!..
Я сознательно надолго замолчал. Я пил из него кровь по капельке и со знанием дела, как когда-то пил ее из меня он. Еще не время раскрывать карты, поиграем на нервах. Он тоже молчал, ждал, что скажу я.
— А скажите, Илья Григорьевич… — мне надоело наконец стоять молча, — вы в самом деле верите, что вам ничего другого не оставалось, или просто спасаете свою шкуру? Вы ведь понимаете, что привезли вас сюда неспроста и не для бесед, к тому же я полностью раскрылся…
— Да, понимаю, — быстро ответил он. — Но зачем тогда весь этот разговор? Так или иначе, вы меня уже не выпустите отсюда. Что бы я вам ни сказал…
— Вы так полагаете?
— Скорее всего, так и будет. Я уже не мальчик и своё отжил.
— Возможно. Однако в каждом правиле имеются исключения, насколько вам известно. Все будет зависеть от ваших показаний. Надеюсь, вы не против такого определения. Показаний, да?
— Нет. Сейчас судите вы.
— Правильно, господин Пырьев, сужу я, единолично. И вот я снова задаю вам прежний вопрос: вы верите или спасаете свою шкуру? Советую вам хорошенько подумать, прежде чем ответить.
Писатель, публицист и защитник прав заключенных П. А. Стовбчатый (род. в 1955 г. в г. Одессе) — человек сложной и трудной судьбы. Тюремную и лагерную жизнь он знает не понаслышке — более восемнадцати лет П. Стовбчатый провел в заключении, на Урале. В настоящее время живет и работает в Украине.Эта книга не плод авторской фантазии. Всё написанное в ней правда.«Страшно ли мне выходить на свободу после восемнадцати лет заключения, привык ли я к тюрьме? Мне — страшно. Страшно, потому что скоро предстоит вливаться в Мир Зла…»«Да, я привык к койке, бараку, убогости, горю, нужде, наблюдению, равенству и неравенству одновременно.
Эта книга не плод авторской фантазии. Всё написанное в ней правда.«Страшно ли мне выходить на свободу после восемнадцати лет заключения, привык ли я к тюрьме? Мне — страшно. Страшно, потому что скоро предстоит вливаться в Мир Зла…»«Да, я привык к койке, бараку, убогости, горю, нужде, наблюдению, равенству и неравенству одновременно. Отсутствие женщины, невозможность любви (просто чувства), самовыражения, общения были самыми тяжёлыми и мучительными…»«Портит ли тюрьма? И да и нет. Если мечтаешь иметь, кайфовать, жить только за счёт других — портит.
Долгих шестнадцать лет вор-рецидивист Михей вынашивал мечту о побеге. Первая попытка вырваться с зоны оказалась неудачной, и он вновь оказался на нарах. Но судьба предоставила Михею еще один шанс. Один из тысячи! И не воспользоваться им было бы непростительно. Тем более что запах свободы и смертельный риск пьянили и обостряли все чувства до предела. Будто затравленные звери, пробираются Михей и его подельник по кличке Граф по непроходимой тайге. Любая их попытка войти в контакт с людьми становится смертельно опасной и для них самих, и для окружающих.
Писатель, публицист и защитник прав заключенных П. А. Стовбчатый (род. в 1955 г. в г. Одессе) — человек сложной и трудной судьбы. Тюремную и лагерную жизнь он знает не понаслышке — более восемнадцати лет П. Стовбчатый провел в заключении, на Урале. В настоящее время живет и работает в Украине.В книгу включены рассказы из лагерной жизни под общим названием «Зона глазами очевидца». Эти рассказы — не плод авторской фантазии. Все написанное в них — жестокая и беспощадная правда.
«Подельница» — это криминальное чтиво. Действие охватывает весенний период апрель-май, когда отопительный сезон ещё не завершен, а солнце уже греет по-летнему, и разомлевшие от жары граждане, потеряв всякую бдительность, распахивают настежь форточки, окна и балконные двери. Этим пользуются всякого рода «домушники» и прочая нечисть. А кому потом разгребать? Ментам, кому ещё!В данном случае описывается работа уголовного розыска в провинциальном городке с численностью населения триста тысяч. Расслабившиеся за зимний период «от бытовухи», менты порой с трудом поспевают раскрывать преступления оживших от наступившего тепла преступников.
Кто защитит женщину, несправедливо обвиненную в ДВОЙНОМ УБИЙСТВЕ?!Конечно, на виновность Джулии Фокс указывают только КОСВЕННЫЕ улики, — но суду хватит и их…Талантливый ученый Ломакс, влюбленный в Джулию, намерен ДОКАЗАТЬ ЕЕ НЕВИНОВНОСТЬ — и начинает СОБСТВЕННОЕ РАССЛЕДОВАНИЕ.Однако постепенно он понимает — у Джулии ДЕЙСТВИТЕЛЬНО БЫЛИ мотивы для убийства…Времени до суда — все меньше. Сомнений у Ломакса — все больше. А власть Джулии над ним — все сильнее…
Мистер Барнабе Шутлеворти — один из самых состоятельных и самых уважаемых жителей города Ратлебурга. Он подарил своему другу мистеру Карлу Бананфану ящик отменного вина. Но не сразу, а с доставкой в неожиданный день, когда тот уже и ждать забудет. И вот Мистер Шутлеворти пропадает при странных обстоятельствах...
«…И тут все находившиеся в учебной комнате увидели, что с Дашей происходит что-то не то. Она начала задыхаться, лицо ее потемнело, и она начала хрипеть. Конвульсивными движениями Даша пыталась вытянуть из себя шланг. Мурашки побежали по коже даже у Зои Андреевны — главной медсестры больницы, на своем веку повидавшей многое.Стало понятно, что Даше плохо. Таня от испуга бросила шланг и прижала руки ко рту. Прошло еще некоторое время, пока Женя выдернула его из бившейся в конвульсиях Даши. Теперь она уже глухо хрипела.
Необычное хобби выбрала себе преуспевающая бизнес-леди Лариса Котова, хозяйка модного ресторана «Чайка». В свободное от работы и семейных забот время она… расследует преступления. И вот снова, несмотря на возражения мужа, ей пришлось погрузиться в чужие тайны — сына друзей подозревают в убийстве. Секс и деньги, кумиры рока и водка, дорогая косметика и модные шмотки… Все смешалось в головах молодых людей, участников рождественской вечеринки, которая закончилась… двойным убийством. И каждому из них было что скрывать.
Восемь лет тому назад Молли Таннер стала свидетельницей похищения девочки по имени Аманда – какой-то мужчина заталкивал ее в минивэн прямо посреди людной автостоянки. Молли тогда решила, что это отец увозит домой непослушную дочь. А через два дня было найдено тело Аманды… После этого жизнь Молли, винившей в этой трагедии лишь себя, пошла кувырком. Удивительной силы образы стали вспыхивать в ее голове – тревожные и пугающие. И вот спустя восемь лет после трагедии Молли будто вновь окунается в знакомый кошмар – из парка рядом с ее домом исчезает семилетняя девочка.