Длинный путь, трудный путь - [19]

Тонкая улыбка появилась на лице офицера.

— И держу пари, что вы довели бы дело до конца, Оверстрит.

7. Сделка со смертью

Темнота накрыла лагерь, словно одеяло, и вместе с ней пришел безымянный ужас, который Оверстриту случалось испытывать раньше, патрулируя границу в отряде рейнджеров. Это было трудноуловимое, странное предчувствие, которое любой пограничник со временем научался уважать и слушаться. Оверстрит сидел в одиночестве, опершись спиной о колесо фургона, пытаясь разобраться в своих ощущениях. К нему подошел Тоби Уиллер и сел рядом.

Помолчав некоторое время, он спросил:

— У вас тоже мурашки бегают по коже, сэр?

Лейтенант кивнул.

— Это плохо, — коротко добавил он.

С противоположной стороны кольца фургонов до них донеслось нестройное пение. Голос сорвался на высокой ноте и продолжил песню на низких тонах, запинаясь и фальшивя.

— Кто это? — спросил Оверстрит.

— Даффи, — с сожалением ответил Уиллер. — Думаю, припрятал бутылку в одном из фургонов, пока мы стояли у Шафтера. Душу дьяволу продаст за глоток виски. Хотите, я отберу у него бутылку?

Оверстрит покачал головой.

— И без него проблем хватает. Оставьте этого пьянчугу в покое. Надеюсь, от завтрашнего похмелья башка у него разорвется на части.

Однако через некоторое время он обратил внимание, что голос Даффи постепенно удаляется. Он торопливо вскочил.

— Этот болван намеревается пройти через охрану, Уиллер! Идите-ка, притащите его обратно.

Уиллер не успел дойти до дальнего конца круга, когда немелодичная песня Даффи внезапно оборвалась. В следующую секунду раздался такой душераздирающий вопль, что у Оверстрита волосы встали дыбом.

Вразнобой выстрелили карабины охраны. Из темноты донесся быстрый перестук копыт, затем послышалось еще два выстрела. В мгновение ока весь лагерь был на ногах.

Длинные ноги Оверстрита вынесли его за пределы кольца фургонов в темноту далеко впереди большинства бегущих солдат. Уиллер и охранник стояли, склонившись над распростертым телом коротышки Даффи. В сердце солдата еще подрагивало длинное оперенное копье. Рядом с мертвыми скрюченными пальцами лежали осколки бутылки.

Через некоторое время в горах тут и там замелькали огоньки. Небольшие огоньки, явно принадлежащие индейцам. От этого зрелища у Оверстрита кровь заледенела в жилах.

За своей спиной он услышал злорадное хихиканье.

— Пощупай-ка голову, Оверстрит, убедись, что волосы еще крепко сидят на ней. Это индейцы Боудена, вон там. Он поклялся, что доберется до тебя. — На лице Хатчета блуждала дьявольская усмешка. — Я буду торжествовать, доверху набивая карманы золотом, пока волки будут драться над твоими костями.

С холодной яростью Оверстрит повернулся к Васкесу.

— Хатчет знал, что это случится. Посади его к остальным пленникам. И если он сделает хотя бы попытку сбежать, всади в него пулю, не раздумывая.

Он вернулся на свое место и продолжил наблюдать за огнями. Нетерпение начало свою медленную пытку. Лейтенант ощущал непреодолимое желание двинуться вперед, но об этом не могло быть и речи. В такой темноте легко, чрезвычайно легко устроить засаду. Кроме того, его люди валились с ног от усталости и мулы нуждались в отдыхе, потому что даже мула можно загнать до смерти.

Но в эту ночь почти никто не сомкнул глаз. Оверстрит лихорадочно ворочался, завернувшись в грязное одеяло и лишь изредка погружаясь в мучительную дремоту; он слышал, как остальные тоже ворочаются, не в состоянии заснуть. Из фургона, где лежал Сэмми Мак-Гаффин, доносились слабые стоны. Не выдержав, лейтенант отшвырнул одеяло и поднялся на ноги.

Линда Шафтер тоже не спала, сидя рядом с мечущимся в бреду юношей. В ее глазах Оверстрит увидел боль — боль из-за собственного бессилия.

— Как давно он в таком состоянии? — спросил он.

Девушка устало подняла на него глаза, затем снова перевела взгляд на мальчика.

— Ему стало хуже в последние два часа. Боль будет усиливаться, пока ему не станет лучше, либо пока он не…

Оверстрит мягко положил руку ей на плечо.

— Идите, поспите хоть немного, Линда. Я посижу с ним рядом.

Она покачала головой.

— Я не могу спать, думая о том, что происходит там, — она указала маленьким подбородком на горы.

Лейтенант опустил голову. Его руки дрожали.

— Простите, что я взял вас с собой, Линда. Я бы никогда не сделал этого, если бы не мечтал…

Не говоря ни слова, девушка положила голову ему на грудь. Он торопливо обнял ее и прижал к себе, пытаясь совладать с сотрясавшей его дрожью.

— О, Майлз, — прошептала Линда, — я боюсь!

Долгое время он сидел, держа девушку в объятьях, успокаивая ее, пытаясь отвлечь и заставить думать о другом, расспрашивая о ее семье.

— Мою маму звали Мария Мартин де Виллариэл, — начала рассказывать Линда. — Ее семья занимала высокое положение в правительстве Санта-Фе. Она умерла, когда мне было десять лет. Тогда папа отправил меня к своим родственникам в Миссури. Там я ходила в школу и жила с теткой и ее мужем.

— Я вижу в твоем лице испанские черты, — сказал Оверстрит. — Особенно в твоих глазах. Но я не слышу ничего испанского в твоем голосе.

— Тебе интересно, почему у меня нет акцента? Дети в Миссури смеялись надо мной из-за него, дразнили. Мне надоело все время драться с ними, так что пришлось воевать со своим акцентом. — Она расслабилась и улыбнулась. — И я выиграла эту битву!