Длинные уши в траве. История косули Рыжки - [38]

Папка, бережно освободив поддубовик от моха, оглядывал его со всех сторон и не переставая говорил:

— Бог мой, ну и красотища! Вот уж мама порадуется!

— Это тебе за то, что ты взял Рыжку в лес на прогулку, — сказала я папке, погладила Рыжку и почесала ее под шеей. — Правда, Рыжуля?

Мы бродили по лесу и набрали почти полную корзинку грибов, потом уселись на пень, и папка, как обычно, жалел, что не взял сигарет. Все это время Рыжка была возле нас, а если и отбегала что-то разведать, сразу же возвращалась и добросовестно топала рядом. Но когда мы сели, она так и не нашла местечка, где бы ей пристроиться. Отбежала в траву, немного там порыскала, а потом пропала из виду.

С того места нам было видно плотину, где вода покрывалась рябью, когда подувал ветер, а уточки на воде были похожи на кораблики из сосновой коры.

Я заметила, что папка очень устал от своих расчетов, а также от курения, как говорит мама. Потом он снял очки и вытер их носовым платком. Я начисто не способна к математике и никогда бы не стала ею заниматься, я вообще не знаю, что буду делать, когда кончу школу. Ивуше лучше, она знает, хотя теперь, с тех нор как у нас Рыжка, стала забывать, что собирается стать рабочей на Оружейке, и все больше говорит о садоводстве. Но хуже всего, что каникулы страшно быстро кончаются и через неделю нам надо быть в школе. Тут остается одна мама, а мы к ней будем приезжать.

В лесу стояла особенная тишина, уже чувствовалась осень. Сюда вообще осень приходит очень рано. Здесь много клена, липы, граба, дуба и ольхи, и, как начнут на реке там-сям появляться крапчатые листья, считай, лету конец. Вода почернеет, станет тяжелой, и откуда-то появятся поганки. А потом потихоньку косогор за рекой начнет разгораться, пожелтеют клены, листья на буках станут кровавыми, и из леса потянет, как из старого погреба. На папку все это ужасно действует, и он говорит: «Пришла пора, когда чувствуешь, что все кончено. До чего же я сентиментален подчас!»

А эти каникулы, с Рыжкой, очень быстро пробежали. Дни катились, словно камешки с косогора, не успеешь оглянуться — недели как нет.

— Где ж эта бродяжка? — спросил папка.

— В какой-нибудь норке. Я их все знаю. Найду ее.

— Тебе хочется в школу?

— Нет, — ответила я откровенно. — Может быть, немного хочется увидеть девочек, но в школу — ни капельки.

— Да, глупый вопрос, — сказал папка. Он стал шарить по карманам — искал сигареты, которые нарочно оставил дома. — Не вздумайте только приносить из школы колы, если голова у вас забита одной Рыжкой. Вы хоть раз заглянули в тетради?

— Да ну, папка, не волнуйся. Вот Рыжка сама себя учит.

Папка улыбнулся:

— Ты, пожалуй, права. Но люди не косули. Сами немногому могут выучиться.

— Все-таки интересно, что будет с Рыжкой, — сказала я вслух то, о чем постоянно думала.

— Что может быть? Она здоровая, сильная, сейчас в лесу, где ей и положено быть.

— Да, но она привыкла к нам, — сказала я.

— И мы к ней, правда? — заметил папка. — Кто знает, может быть, даже больше, чем она к нам.

— Ну уж нет! Она нас любит. Видел бы ты, да хоть сегодня, как она лежала у моих ног и ждала, когда мы наконец возьмем ее прогуляться.

— Я все знаю, — сказал папка и встал. — Но нам нельзя с этой нашей любовью слишком перегибать палку. Нельзя навязываться Рыжке. Мы ведь взяли ее у леса на время, чтобы помочь ей. И я думаю, наступила пора мало-помалу возвращать ее лесу.

— Но она еще маленькая!

— А ты погляди на фотокарточку, где она сидит возле розовой миски, — сказал папка. — Миска, пожалуй, больше, чем Рыжка. А нынче?

— Но в той книжке, что ты принес, написано, что косулю, которую выходили люди, вряд ли можно вернуть лесу, — сказала я. — Я покажу тебе это место вечером.

— Дочка, дочка, я же не собираюсь спорить с тобой. Тех, что написали эту книжку, я уважаю, спору нет, они знают о природе очень-очень много. Но сколько бы они ни знали, это вовсе не значит, что они знают о ней все. Все знают только дураки, заруби себе это на носу. Мы просто попробуем вернуть Рыжку лесу.

Я молчала, мне не нравились папкины разговоры. Хотя все, что он говорит, всегда у него хорошо продумано, но с мамой мы чаще находим общий язык.

— А если у нас не получится? — спросила я.

Папка был уже достаточно взвинчен без своих сигарет, которые нарочно оставил дома, поэтому сказал:

— Дурацкие ваши бабские выдумки! Хоть бы вы не выводили меня из себя вашими «а если». Поначалу вы не верили, что Рыжка выживет. Она выжила. Потом вы ныли, что она никогда не будет ходить. Она ходит. Но вам и этого мало, вы захныкали, что она не научится вставать. Она выжила, выросла, научилась ходить, вставать, бегать во всю прыть, а вы все свое: «А если…» Что вы хотите? Чтобы она играла на скрипке «Юмореску» Дворжака?

Я опять примолкла, пока папка не успокоился и пока мы не нашли Рыжку в норке под кустарниковым грабом. Когда Рыжка увидела нас, она нарочно свесила уши и сделала вид, что нас не замечает.

Я наклонилась к ней, потому что знала: по всей видимости, она с нами не пойдет, но папка сказал:

— Рыжка выбрала себе чудесное местечко. Умница, надо это признать. Давай оставим ее в покое.