Длинные тени грехов - [9]

Перпетуя не была довольна выходкой Глафиры, но уловила, куда ветер дует, не стала бряцать оружием в чужих владениях. Понятно было, что всех всё равно не погонишь.

И верно, остались в людской и Степан, и кастелянша, Катюша попыталась спрятаться за Анну, но была выпровожена отцом — нечего девке, даже и просватанной, слушать о плотских грехах. Повара Гийома Глафира выгнать не могла — она у него состояла в подчинении. Француз с удовольствием раскурил трубку и развалился на лавке, собираясь насладиться представлением.

— Так что случилось, Фросенька? — ласково спросила кухарка, плотно прикрыв двери в сени, чтобы шустрые лакеи не подслушивали.

Виновница суматохи шмыгала носом и размазывала по веснушчатым щекам слёзы вместе с печной сажей. Она так и осталась стоять посередине людской на коленях, съёжив плечи.

— Истину сказывала Перпетуя, — хмуро начала Фроська, — бродят по дворцу черти али демоны, пёс их разберёт. Уж молилась я, молилась, а всё же не устояла — больно до любви вдруг охоча стала, ну, и случился грех.

— Да как же так? — расстроилась Глафира, а Перпетуя поджала губы, сурово качая головой, — ты, что ль, не девка теперь?

— Да я и раньше ею не была… Но то давно уж было… Три зимы назад, на святочной неделе. Да и то по ошибке вышло… Меня впотьмах плотник Егор с Лукерьей перепутал, но за то я давно на исповеди была, отмолила…

— Тьфу, порода твоя сучья, — рассердился Степан, — вот охота нам про паскудства этакие слушать!

— Не хочешь — иди себе, дядя, — обиделась Фроська, — я как на духу говорю, потому как Геенны Огненной боюся!

— Погоди, Фрося, а демоны-то с чертями тут при каких делах? — отмахнулась от бывшего денщика кухарка.

— Так из-за них-то всё и произошло, — всхлипнула девка, — Носятся по ночам они, нашептывают всякое, это… соблазняют… Вот тогда он и повадился ко мне ходить. И такая у нас с ним любовь закрутилась!

— Да кто же? — хором выкрикнули Перпетуя, Глафира и Степан, хотя цели у них были разные: у баб, понятно, одни глупости на уме, а вот Степану надо знать, кто такие дела под княжеской крышей по ночам творит.

Фроська угрюмо молчала, повесив голову, и боялась называть имя своего полюбовника.

— Должно нам знать, ты пойми, глупая, — убеждала её кухарка, — он же тебя в грех ввёл, с него и спрос.

— Ничего ему не будет, — прошептала Фроська, — никто из вас не посмеет…

— Так и гореть тебе в аду, срамница, — замахнулась на неё тростью Перпетуя, — одна за всё отвечать будешь, погубила ты душу свою несчастную!

Девка не выдержала, упала на пол и забилась в воплях, как будто уже испытывала адские муки.

— А-а-а-а! Проклята я навеки за любовь свою! Погибель моя пришла-а-а-а!

— Кто этот негодяй? — не отставали от неё Глафира, Перпетуя и Степан.

Гийом не вмешивался, дивясь про себя шуму, поднятому из-за такого пустяка, да Анна сложила руки на коленях и куда-то унеслась в мыслях своих.

— Ну, кто-о-о-! — закричала Фроська, — Непонятливые вы! Кня-я-я-язь наш, Сан Данилов-и-ич!

— Врёшь! — Степан стукнул кулаком по деревянной лавке. Анна вздрогнула и вышла из задумчивости, — Врёшь, змея! Да как у тебя язык повернулся?

Он оглядел серьёзные лица женщин и понял — если и не верят они словам глупой девчонки до конца, то готовы выслушать её доводы.

— Да быть не может такого, — рассмеялся бывший денщик сухим смехом, — чтобы князь, да эта… чернавка? Да при такой власти, коль уж на то пошло, Александр Данилович завсегда себе найдёт… кого получше. Я уж не говорю, что княгиня наша, Дарья Михайловна — наипервейшая в мире красавица…

Глафира внимательно рассматривала Фроську, как будто взвешивая её шансы на амурной ярмарке, и после тягостных раздумий выдала свой вердикт:

— Оно, конечно, девка у нас не то, чтобы удалая, а всё же… Кто его знает, чего у господ внутри играет…

Перпетуя пожевала губами и тоже оглядела распутницу взглядом, в котором неожиданно мелькнула природная бабья хитрость и какое-то давно позабытое, казалось, ведовство в смутных и путаных любовных перипетиях.

— Ну, кто как — а я девке верю. Молчи! — обернулась она гневно к Степану, — Вы, мужики, знамо дело, друг за дружку горой. А я вот такое знаю, что вам, голубчики, и неведомо. Ефросинья, гришь, не удалая? А вот барышня, Варвара Михайловна, тоже не красавица, не в пример старшей сестрице своей. Так ить и ты, Стёпка, врать не станешь — была она полюбовницей самого ампиратора, да и князюшка наш отметился, ещё до женитьбы, стало быть, на Дарье Михайловне…

— Сплетни всё это, наветы злых людей, — упрямился Крайнов, но и сам не слишком усердствовал, да и народ ему не шибко поверил.

Приживалка отмахнулась от него, как от мухи, мол, не до того теперь.

— Я вот думаю: князь это к Ефросинье приходил, в самом деле, али все же оборотень под личиной княжеской? Что скажешь, девка?

Фроська молчала, усиленно суропя белесые бровки.

— Князь это был, — наконец уверенно произнесла она, перекрестившись, — не может чёрт так…  — Внезапно она повернулась к Степану и зло выкрикнула:

— А чё, я хуже других, что ль? Вам-то оно, конечно, не желательно! Не про ваши интерес оно!

— И чего же такого он делал, мадемуазель? — открыл рот повар Гийом, всерьёз заинтересовавшись любовными похождениями под кровлей блестящего дворца.