Дизайн мечты - [3]

— Ну и что?

— Если папа узнает, для чего мне деньги, сразу воспарит на небеса от счастья, — терпеливо объяснила я. — Так и вижу газетный заголовок: «Дочка вступила в семейное дело. К папаше наведался радостный кондратий».

Ник сморщил нос, по-прежнему не понимая, что к чему.

— Что в этом плохого?

— Он упадет в обморок от счастья, Ник, — раздельно проговорила я, чтобы до него дошло. — Обморок означает большую радость, нежели восторг или экстаз.

— К чему ты клонишь?

Я вздохнула. Иногда лучшие друзья оказываются на редкость непонятливыми.

— Это же мой отец, Ник! Мне поперек души делать его счастливым!

Ник допил бокал и заказал новый проходившему мимо официанту. В ожидании выпивки он молчал, собираясь с мыслями, и разглядывал гостей, соображая, во что влип. Вскоре официант вернулся со скотчем и содовой.

— Ну-ка, еще раз. Правильно ли я понял? — произнес Ник, держа подкрепляющее средство не под рукой, как многие, а непосредственно в руке. — Тебе легче перебиваться кое-как, лишь бы случайно не обрадовать отца? Так надо понимать?

— Ну, в общем, да. Спал ты, что ли, последние четыре года? — Я допила содержимое своего бокала и огляделась в поисках официанта, но тот как сквозь землю провалился. Стоя с пустым бокалом в руке, я нервно комкала салфетку.

Ник пристально изучал свой скотч.

— Мне казалось, ты любишь свою работу.

— Я работаю персональным помощником у автора дизайна второсортных помойных ведер, носящих гордые имена «Дездемона» и «Пикассо», хотя окончила Парсонс с дипломом магистра промышленного дизайна. Кому вообще может нравиться роль Пятницы?

Ник на секунду застыл, молча глядя на меня, — он не был готов к такому объему работ. Рассматривая ворох чертежей и набросков, скопившихся на моем кухонном столе, Ник решил, что придумал прекрасный предлог наладить мои отношения с отцом. Ему показалось, что заем на открытие собственного дела — отличный способ сплотить нас с папой: общая цель даст возможность укрепить мосты, которые порядком обветшали. В этом был весь Ник: при виде пропасти он первым делом прикидывает ее ширину и начинает наводить переправу. Потребность примирять у него врожденная и непреодолимая — среди предков Ника несколько поколений «инженеров общества», но ни один дипломатический корпус не научит, как ликвидировать саморазрушение моих масштабов.

По выражению глаз я увидела, что Ник напуган, шокирован и ошеломлен ранами, которые я себе наношу. Мне удалось пробить маску любезной невозмутимости, хотя в данный момент это не входило в мои намерения. Откровение не было призвано сыграть роль паяльной лампы — я всего лишь выразила свое мнение о существующей ситуации, но сказанное прозвучало жестче, грубее, чем представлялось в мыслях. Отчего-то мне стало не по себе. Хотя я знала, что последние четыре года не прошли для меня даром и не были потеряны впустую, меня вдруг испугали собственные импульсивные решения.

— Можно мне еще? — попросила я, протягивая пустой бокал со скомканной салфеткой внутри. Мне хотелось, чтобы Ник куда-нибудь отлучился и не смотрел на меня с шокированным видом. Что-то изменилось, но я не могла понять, что именно. Откровение каким-то образом изгнало меня из райского сада, и я внезапно почувствовала себя обнаженной, беззащитной и терзаемой угрызениями совести.

Ник колебался, не зная, чем мне помочь. Не будучи уверенным, что джин с тоником является лучшим лекарством от мазохизма, он все же забрал у меня пустой бокал и отправился за новым.

Когда Ник скрылся в толпе гостей, я закрыла глаза и глубоко вздохнула, размышляя, как дошла до жизни такой. К Марку Медичи я пошла назло отцу: подумать только, дочь Джозефа Уэста стала девочкой на побегушках у известного старьевщика от дизайна! Однако у Медичи было чему поучиться. Марк — настоящий мастер своего дела, гениальный создатель мусорных ведер, кредитных карт, кофейных чашек и фирменных пакетов для модных дизайнеров с Пятой авеню. Он разбирался в новейших технологиях и сумел поставить науку себе на службу, производя пластиковые стулья и урны поразительно дешево и эффективно и моментально меняя форму и цвет изделий. Имея в своем распоряжении недорогие силиконовые сплавы, Марк на диво гибко применял их к любым изменениям рынка. Послюнив палец, он улавливал направление рыночного ветра и соответственно переделывал дизайн. У Марка Медичи все сезонное, одноразовое и легкозаменяемое новыми моделями.

В отличие от Медичи Уэсты не придерживались этической концепции ширпотреба, пользующегося повышенным спросом. Нас не интересовала продукция с коротким жизненным циклом. Папа — старомодный модернист, который верил в прочность, классику, вещи, в окружении которых можно прожить всю жизнь. Он, как Баухауз[4], нес качественный дизайн в массы. Хотя практически каждый музей современного искусства являлся счастливым обладателем папиных работ, будь то стул, ваза или часы со стрелками, которые идут наоборот, Уэст-дизайнер не почил на лаврах: спустя тридцать пять лет работы отец по-прежнему создавал новые великолепные произведения, ничем не напоминающие прежние. В отличие от него Марк был способен лишь на вариации на заданную тему. В арсенале Медичи имелась проверенная формула успеха: выкопать что-нибудь из классики пятидесятых и добавить неожиданных отвлекающих завитушек. Марк напоминал мне редактора модного журнала, пришпиливающего камею слоновой кости на лацкан прошлогоднего костюма в надежде его освежить.