Дивизия особого назначения. Освободительный поход - [112]

– Здравия желаю, товарищ капитан, разрешите доложить?

– Докладывай, Шенгелия.

– Охраняем пленных.

– А это что за воинство?

– Олевский курень украинской повстанческой армии атамана (или генерала) Тараса Бульбы.

– Даже так? По Гоголю, Тараса Бульбу поляки еще триста лет назад убили.

– А это не тот, это петлюровец по фамилии Боровец, присвоил имя Тараса.

– Можно с каким-нибудь воином из этого воинства побалакаты? (это я немного украинского у Нечипоренок с Онищуками нахватался).

– Конечно, можно. Эй, пан полковник, а ну подь сюды, тут с вами товарищ капитан поговорить желает.

И к нам идет, хромая и держа руку на перевязи, немолодой человек лет пятидесяти в диковинной форме, с желто-голубой повязкой на руке. Усы у него как у настоящего Бульбы, да чубчик (он же оселедец, он же айдар) торчит на бритой макушке, тоже мне, запорожец.

– Это вы, что ли, полковник, а какой такой армии вы офицер?

– Полковник армии Украинской Народной Республики Игнат Кравченко-Другий.

– Это не та республика, которой Симон Петлюра пытался руководить?

– Да, но он предал идеалы украинской самостийности, кохался з ляхамы Пилсудского.

– Ну, а вы откуда взялись, куда ОГПУ смотрело?

– Служил в польской армии, а после разгрома немцами и москалями скрывался в Варшаве, потом отправлен украинским правительством в изгнании на помощь пану Бульбе.

– И как, сильно помогли?

Пан полковник морщится, однако про петлюровцев, басмачей, белых и других врагов Советской власти мы давно уже забыли, а они вот лезут из щелей.

– Слышь, полковник, жить хочешь?

– Не поступлюсь я идеалами соборной Украины, так что можете расстрелять.

– Полковник, кто тебе мешает? Борись, мало того, я отпущу тебя, обещаю, честное комсомольское.

– Пойти на сделку с совестью? И что я должен сделать в ответ, шановны пан?

– Сходить к бронепоезду с белым флагом и в своей красивой форме, ну и подсказать им, чтобы сдавались. Нам они не нужны, нам нужен бронепоезд. Понял, полковник? Тем более немцы для самостийности враги посильней нас. В СССР Украина – это полноправная и равная всем республика, и украинцы одна из лучших национальностей СССР. А как было в Польше, разве так же? Так вот под пятой гитлеров будет хуже, понятно, полковник?

– Да сам знаю, бачив и державу ляхив, и немцив.

– Тогда идешь, пан полковник, к бепо, говоришь с их командиром, и все, ты свободен, могу даже пистолет подарить. Еще пять человек на свой выбор заберешь, конечно, если они не против.

– А що це таке – бепо?

– Да бронепоезд. Ну как, договорились?

– А як же, давайте прапор, и я пиду до немцив.

– Липатов, найди мне белую тряпку, их благородие парламентером пойдет.

– Айн момент, товарищ капитан.

– Слышь, пан полковник, если немцы будут упрямиться, ты мне знак дай, почеши в затылке, хорошо?

– У потылице? Можно, зрозумив.

Тут Липатов притащил чью-то исподнюю рубаху, привязанную рукавами к ветке, я передал ее добродию, и он пошел к своим бывшим союзникам.

Немцы дали очередь поверх головы пана полковника, и он обнял крепко землю, потом помахал лежа исподней рубахой и, встав, продолжил путь.

– Липатов, звони в ДОТ, мне нужен Юсупянц.

– Так точно. Маслов, дай мне «пещеру».

– «Пещера», «пещера», вызывает «липат», «пещера», ответьте «липату».

– Товарищ капитан, на проводе «пещера». – И связист Маслов передает мне трубку немецкого полевого телефона.

– «Пещера», Юсупянца к телефону, бегом.

– Так точно, товарищ «липат».

– Лейтенант, Юсупянц слушает.

– Слушай, ты можешь по моему сигналу оэфку[288] уложить в последний броневагон?

– Запросто, товарищ капит…

– Без званий, тогда приготовь своих.

И с трубкой у уха смотрю за переговорами полковника УНР с немцами, тот поднимает руку и «лезе у потылицю», значит, надо припугнуть.

– Давай, Юсупянц, можешь даже два снаряда, но только в последний вагон.

– Так точно.

Бабах, бабах, первый снаряд пролетел на полметра выше, зато второй ударил точно в броневагон. Бедный полковник опять с размаху обнял землю, наступила тишина, и из бепо начали громко орать. Затем дверцы раскрылись, и из броневагонов повалили немцы, сразу бросая оружие.

Тут же по ним стреляют из пулеметов второго броневагона, сдавшиеся немцы врассыпную бегут в мертвые для пулеметов зоны. Значит, кто-то решил драться до последнего или ждет помощи от своих.

– Товарищи, за мной, алга-а-а-а[289]! – кричу я и бегу вперед, ко второму броневагону, все три взвода, сидевшие в окопах, бегут за мной.

Пятьдесят метров – это не очень далеко, и вот мы у броневагона, безоружные немцы лежат вповалку, не хотят умирать парни. Рядом подползает полковник:

– Добродию, пан капитан, я сделав як було в уговоре, могу ли я идти?

– Конечно, и как договоривались, можете забрать пятерых своих, и вот вам пистолет, – передаю ему «Парабеллум» и две запасные обоймы. – Так что до побачення, в следующий раз поймаю – повешу!

Полковник, подозвав своих наиболее антисоветских подельников, уходит, бороться за «Вильну Украину», по деревням и селам Полесья.

– Липатов, занять третий броневагон, Клеткин – в первый, а этих упорных сейчас выкурим.

Достаю из кармана «лимонку» и подползаю ко второму вагону, стучу гранатой по броне:

– Гитлер капут, гивми е ган, энималз