Дива - [76]

Над головой тотчас же зашевелились стрелки. А мед­ведь попутно и с грохотом смёл с дороги металлом и по­плёлся на поле, как корабль, раздвигая траву. Шёл с ур­чанием, неторопливо, вразвалку и часто останавливаясь, отряхивался, будто выкупался в воде. Он более напоми­нал рассерженного пьяного мужика, вышедшего на ули­цу в поисках, с кем бы подраться. Низкорослый овёс до­ставал ему до брюха, отчего зверь казался непомерно крупным. Выйдя на середину поля, как раз под выстрел, он вдруг завалился на спину и с приглушённым хрюка­ньем стал кататься, как обычно катаются медвежата. По­том вскочил, сделал рывок в одну сторону, затем в дру­гую — резвился, как спущенный с цепи пёс!

Зарубин даже забыл об охотниках на лабазе, поэтому выстрел прозвучал внезапно. Зверь лёг сразу, однако че­рез мгновение вскинул голову, попытался вскочить, и тут громыхнул второй карабин, крупнее калибром. Медведь осел и превратился в совсем скромный ком шерсти, слов­но вдвое уменьшившись в размерах...

На верху клацнули два затвора, и на минуту повисла тишина. Затем коротко гоготнула рация и над головой послышалась восторженная иностранная речь. С тропы прибежал второй телохранитель, за ним егерь с соба­кой, которую тут же спустили с поводка. И пока лай­ка бегала к медведю и обнюхивала его, проверяя, жив ли, появились губернатор, начальник охотуправления генерал Гриша, Кухналёв и с ним двое в штатском. Ко­ролевская свита поспешила на поле осматривать тро­фей, а Зарубин тем временем выпутался из сетей и, уже не скрываясь, опушкой леса пошёл к прогалу, откуда выходил медведь.

Приспособленный под клетку, соломенный бункер был пуст. Но рядом сидели трое — два егеря и с ними вспотев­ший, мокрый Борута. Пили они из пластиковой бутылки, сидели со стаканами в руках, однако молча и скорбно, как на поминках. Возле битого зверя на поле началось кру­жение, захлопали бутылки шампанского, а здесь, в ста метрах от королевского фуршета, был свой, плебейский праздник, скорее похожий на тризну. И стало ясно, что туземцы на Пижме никакой корпоративной этики не со­блюдали, жили своей жизнью и находились в постоянно действующем сговоре. Отпущенный «разведчик» Борута к спиртному не прикасался и, отстранённый, злой, толь­ко шарил незрячими глазами, погружённый в собствен­ные мысли. Оба егеря напряглись и уставились на Зару­бина, словно воры, застигнутые на месте преступления.

— Ты-то откуда здесь? — спросил один.

Оказывается, командовал тут безучастный Борута.

— Этому налейте, — бросил он, вскинув выпуклые базедовые глаза. — Этот ничего не знал, пусть помянет.

Тот самый егерь-конвойник, от которого бежал крипто­зоолог Толстобров, без единого слова налил в стакан что- то тягучее, густое и протянул Зарубину.

— Примешь? За упокой его души?

Зарубин покосился на пустую клетку, взял стакан — оказалось, мёд, разведённый пополам с водкой, медве­жий напиток.

— С браслетами долго проковырялся, — горестно и гнев­но проговорил Борута. — Устроил бы вам тут охоту...

— Ну, чего теперь? — попытался утешить егерь. — Дело сделано... Ладно, помянем его человечью душу.

Борута отодрал от тела мокрую рубаху и стащил её с себя, будто кожу снял. И сразу стало видно, что он весь свит из сухожилий и верёвочных мышц — анато­мию можно изучать. На запястьях его оказались челюсти от наручников, и в самом деле напоминающие браслеты, и это значило, что «разведчика» не отпустили — он по­просту бежал и уже успел разорвать оковы. Егерь-кон- войник выпил, отломил кусок проволоки и стал ковы­рять замок наручников.

— Сейчас, Данила, — пробурчал он. — Я их враз щёл­каю...

— Это только в кино так, — заметил второй егерь. — Бабской заколкой отпирают. На самом деле хрен откро­ешь.

— Ну и сволочи же вы! — скорбно выругался Бору- та. — Как мы договаривались? Поите в хлам! Чтоб в клет­ке уснул...

Егеря начали оправдываться наперебой:

— Да мы поили!

— Он же гад, много не пьёт.

— Тяпнет бутылку для куража — и лапу сосёт.

— Или ворчит, песни поёт!

— Да вы для себя экономили! — Борута пнул бутыл­ку на импровизированном столе. — И когда только на­жрётесь?

Егерь-конвойник один браслет расстегнул и вручил его владельцу:

— Возьми на память! И нечего нас попрекать, мы по­дневольные...

Борута сгрёб с лица сосульки волос

— Я ведь его с малых лет... Из соски выпоил...

— Да хватит тебе скулить! — оборвал егерь. — И так тошно!..

Медовый напиток хмелил сразу, как парное молоко...

Конвойник взялся расстёгивать второй браслет, а на поле, возле битого зверя, запели здравицу королю, которую обычно поют на именины, «Многая лета...». Еге­ря насторожились, один вскинул бинокль.

— Губер приехал... Часа на полтора сабантуй!

— Погодите-ка! — Борута встряхнулся и отнял руку с браслетом. — Я им тоже устрою сабантуй! Контроль- ку не делали?

Егеря заволновались.

— Может, не надо, Данила? Всё-таки король...

— А это не для собственной утехи, — Борута уста­вился на Зарубина. — Для учёного сделаю. Чтоб служба мёдом не казалась. Устрою показательные выступления. Приехал тут нас учить!

Третий глаз у него не вылупился, но от шишки, опи­санной Баешником, остался круглый шрам и пигмент­ное пятно, как от чирья. И вот этот след сейчас покрас­нел, будто засветился изнутри.