Дитя во времени - [13]

Два спринтера, русский и американец, дрожащие от возбуждения, похожие на гончих спортсмены, толкнули друг друга, устраиваясь на стартовых колодках перед забегом, и между ними вспыхнула ссора. Американец ткнул соперника сжатым кулаком, тот ответил тем же и сильно повредил американцу глаз. Насилие и мысль о насилии тут же охватили окружающих и понеслись наверх по сложным каналам служебных инстанций. Сначала друзья по команде, а потом и тренеры попытались вмешаться, но быстро утратили самообладание и тоже полезли в драку. Немногочисленные русские и американские болельщики на трибунах принялись разыскивать друг друга. Последовала безобразная сцена, в которой фигурировала разбитая бутылка, и через несколько минут молодой американец – к несчастью, это был отпущенный в увольнение солдат – умер, истекая кровью. На беговой дорожке два высокопоставленных чиновника, руководившие русской и американской делегациями, вцепились друг другу в отвороты спортивных курток; у одного из них был начисто оторван воротник. Какой-то русской женщине выстрелили в лицо из стартового пистолета, и второй за этот день глаз был потерян; око за око. На местах для прессы поднялась толкотня и ругань.

Через полчаса обе команды покинули Игры и одновременно устроили свои пресс-конференции, на которых обливали друг друга оскорблениями самого непристойного свойства. Очень скоро убийцу американского солдата арестовали и обвинили в связях с КГБ и в том, что он действовал по заданию военных кругов. Между посольствами двух стран произошел обмен жесткими нотами протеста. Американский президент, недавно избранный на свой пост и сам похожий на спринтера, во что бы то ни стало хотел продемонстрировать, что он не слабак в международных делах, как часто заявляли его оппоненты, и ломал голову над тем, как поступить. Он еще размышлял, когда русские изумили весь мир, закрыв пограничный переезд у Хельмштедта.

В Соединенных Штатах этот шаг тут же объявили следствием нерешительности со стороны слишком уступчивого президента, который, однако, заставил критиков замолчать, отдав приказ ядерным силам своей страны о готовности номер один. Русские ответили тем же. Подводные лодки неслышно заняли предуказанные районы боевых позиций, люки стартовых шахт отворились, металл ракетных обшивок заблестел среди раскаленных солнцем кустарников в пригородах Оксфордшира и в березовых лесах Закарпатья. Газетные колонки и телевизионные экраны заполонили профессора – специалисты в области ядерного сдерживания, настойчиво объяснявшие, как важно успеть поднять ракеты в воздух, прежде чем они будут уничтожены на земле. В течение нескольких часов из супермаркетов Великобритании исчезли сахар, чай, консервированные бобы и мягкая туалетная бумага. Противостояние длилось полдня, пока неприсоединившиеся страны не выступили с предложением провести одновременное подконтрольное ослабление степени ядерной готовности обеих сторон. В конце концов жизнь пошла своим чередом, под цветистые тирады об олимпийском духе стометровка на раскаленном солнцепеке все же состоялась, и весь мир вздохнул с облегчением, когда ее выиграл нейтральный швед.

Должно быть, жаркое лето, установившееся по странному капризу природы, или виски, которое Стивен пил с самого утра, заставили его почувствовать себя лучше, чем ему было на самом деле, но только Стивен честно не возражал, чтобы жизнь на земле продолжалась. Все происходящее очень напоминало ему финальную схватку двух команд за кубок мира. Перипетии игры держали Стивена в напряжении, пока он следил за ними, но он не болел ни за одну из сторон, и ему было, в сущности, безразлично, как бы ни повернулось дело. Вселенная бесконечна, устало размышлял он, разумная жизнь в ней – редкость, но количество планет, готовых стать ее обиталищем, скорее всего, неисчислимо. Среди тех, кто наткнулся на возможность обратимости материи и энергии, несомненно, должно было быть немало таких, кто разнес себя вдребезги, и они, скорее всего, не заслуживали того, чтобы выжить. Этой дилеммы человечеству не решить, лениво думал Стивен, почесываясь через трусы, она коренится в самой сердцевине бытия, и ничего тут не поделаешь.

Подобным образом и другие события, которые имели к нему более непосредственное отношение (причем некоторые из них были весьма необычными или значительными), занимали Стивена лишь до тех пор, пока они происходили, но и тогда он смотрел на них как бы со стороны, словно они касались кого-то другого, и впоследствии почти о них не думал и уж точно не пытался установить между ними какую-то связь. Они были далеким фоном, на котором существовали вещи, занимавшие его всерьез: безвольное состояние непрерывного опьянения, нежелание встречаться с друзьями и приниматься за работу, неспособность сконцентрироваться при случайных разговорах, невозможность прочитать более двадцати строк подряд, после которых его сознание снова принималось бродить, где ему вздумается, фантазировать, вспоминать.

И когда Дарк подал в отставку – официально об этом было объявлено через два дня после того, как подкомитет Парментера приступил к работе, – Стивен отправился на Итон-сквер лишь после звонка Тельмы, попросившей его прийти. Чарльз и Тельма позвали его вовсе не потому, что он был старым другом и его тоже касались перемены в их жизни, и не потому, что считали, будто Стивен должен оказать им любезность. Сам он не знал или думал, что не знает, как реагировать на случившееся, но его друзьям был нужен свидетель, которому можно было объяснить свой поступок, кто мог бы выступить в роли представителя внешнего мира. Несмотря на то что Стивен пошел не по собственному побуждению, позднее ему пришлось задаться вопросом относительно пределов собственной пассивности. В конце концов, у Дарков было много друзей, но, вероятно, именно Стивен подходил для того, чтобы присутствовать при значительном шаге, который собирался предпринять Чарльз.