Дитя Ковчега - [92]
Нет, подумал я. Все было не так. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною.
– Люди стоят наверху эволюционной лестницы Дарвина, как вы знаете, мистер Фелпс. Из всех видов приматов мы самые развитые.
Богохульство!
– Вы когда-нибудь видели окаменелость, мистер Фелпс?
– Да. Отец всегда повторял, что они – шутки Господа, – откликнулся я. Голос звучал тихо и слабо.
– Шутки?
– Пути Господни неисповедимы, – изрек я, для успокоения выковыривая из памяти мою юношескую проповедь о Боге и ископаемых. – Окаменелости – творения Божьи и свидетельство Его великого замысла.
Но сердце мое колотилось не переставая; мне казалось, я могу взорваться и рассыпаться, словно обезумевшая шутиха.
– Ну, по мнению Дарвина и остальных, – продолжал Скрэби, – это останки далекого прошлого, и мы – их биологические наследники. Вы слышали о естественном отборе, молодой человек?
– Да, – кивнул я. – Это теория Дарвина. Я изучил его книгу и нечестивые идеи.
– Естественный отбор, – пояснил Скрэби, пропустив мою реплику мимо ушей, – это способ, посредством которого Природа осуществляет преобразования. От простого к сложному, от сложного к еще более сложному – и так до человека. Дарвин говорит, что при этом мы не должны забывать о законе корреляции, согласно которому, когда возникают вариации одной части и они кумулируются путем естественного отбора, это сопровождается иными модификациями, нередко самого неожиданного свойства.[132]
Скрэби прервал свои рассуждения и подвел меня к chaise-longue.
– Присядьте сюда, – сказал он. Я послушно опустился и оказался лицом к лицу с мужским органом и сопутствующим снаряжением чучела коня.
– Интересный экземпляр эта ваша лошадь, – вежливо сказал я. Собирала Маргарита маргаритки на горе. Существо совершенно не походило на наших лошадей в Тандер-Спите.
– Что ж, это был бы странный экземпляр, будь он лошадью, – хмыкнул Скрэби. – Вообще-то это мул. Осел. Гибрид.
– Гибрид? То есть смесь?
Милдред ни капли не понравилась эта идея, и она яростно задергалась в моем многострадальном сфинктере.
– Именно. Отец жеребец, мать ослица. Или изредка наоборот. Они всегда стерильные, – медленно продолжил доктор Скрэби, уставившись мне в лицо. – Стерильные, потому что Природа не любит межвидовое скрещивание. Тем не менее – как ни парадоксально – оно постоянно встречается. В случае с мулами это фактически обыденное явление. Большинство случаев мы находим в мире ботаники, но и зоологических примеров хватает. Больше, чем вы думаете. Валлаби и собственно кенгуру. Крокодилы и аллигаторы. Даже львы и тигры. А есть еще и исторические случаи – или, так сказать, мифологические, – хотя где кончается история и начинается мифология, можно только догадываться.
– Какие случаи, сэр? – слабо пробормотал я.
– Например, Минотавр, кентавры, русалки; Пегас – крылатая лошадь. Медуза – женщина со змеями на голове. Даже Дьявол наполовину козел, верно? И, конечно же, Ангелы.
Богохульство и ужасная ересь!
– Не могу с вами согласиться, сэр, – возразил я, щеки мои горели. – Ангелы – небесные создания. – Но затем с лица моего сошла краска, и я потянулся за раковиной. Потому что внезапно осознал – с такой силой, что Милдред впилась в мои внутренности: если возможны создания Небес, то существуют и твари Ада.
– Но как?… Что?… – пролепетал я.
– Дарвин, – продолжал Скрэби, – ставит следующий вопрос: «Если скрестить гибриды любых двух видов зверей или птиц, будет ли их потомство неизменным, как у любой устоявшейся породы; или оно будет возвращаться к признакам кого-либо из родителей?».[133] Этого у Дарвина не отнимешь: иногда он задает здравые вопросы. Только не на все у него есть ответы. Далеко не на все.
Я застыл, примостившись на краю chaise-longue.
– А… у вас есть ответы, сэр?
– Думаю, твое существование в этом мире кое-какие ответы мне дает, – откликнулся он. И какое-то время молча сидел, погрузившись в раздумья. – Форма естественного отбора, – наконец пробормотал он себе под нос. – Эволюционная касательная. Новая ветвь семьи. Или старая. – Он вскочил и принялся мерить шагами комнату. Я видел, как мысли его разлетаются во все стороны. – Да, вполне возможно, старая. Люди произошли от других приматов. Человекообразных. От мартышек тоже, но опосредованно. А что, если?… – Он замолчал и забарабанил пальцами по столу. – Гипотеза! – воскликнул Скрэби; взгляд его плясал от возбуждения. – Гипотеза. Человек скрещивается с другим видом приматов. Скажем, на борту «Ковчега» Капканна. Скрещивается – предположим, в целях аргументации – с мартышкой-джентльменом. И порождает новый вид человекоподобных приматов. Вас, мистер Фелпс!
У меня перехватило дыхание от самой абсурдности данного предположения, но Скрэби уже было не остановить. Он буквально подпрыгивал на месте.
– Да, вас! – закричал он, тяжело хлопнув меня по спине. – И тут возникает интригующий научный вопрос: можно ли объяснить неисчислимые скачки нашего эволюционного развития случайными вливаниями крови других видов в вены неких существ? Могла ли мышь произойти от слона, или же наоборот, в результате невероятного полового союза? И мог ли такой союз иногда давать потомство?
