Дитя да Винчи - [74]

Вазари в 1550 году рассказал о смерти Мастера: «И вот, узрев себя близким к смерти, принялся он прилежно изучать установления католичества и нашей благой и святой христианской веры и затем с обильными слезами исповедался и покаялся и, хоть не в силах был стоять на ногах, все же поддерживаемый под руки друзьями и челядью, пожелал принять Святое Причастие вне постели. В это время прибыл король, который имел обыкновение часто и милостиво его навещать, и из почтения к королю, он, выпрямившись, сел на постели и стал рассказывать о своей болезни и о ее течении и при этом высказал, что он много согрешил против Бога и людей тем, что работал в искусстве не так, как подобало. Тут приключился с ним припадок, провозвестник смерти. Тогда король, поднявшись, взял его голову в свои руки, чтобы помочь ему и выказать свое благоволение, и облегчить ему страдания: и его божественнейшая душа, сознавая, что большей чести удостоиться она не может, отлетела в объятиях помянутого короля — на семьдесят пятом году его жизни»[115].

Кое-кто оспаривает подлинность рассказа Вазари. Их можно понять, ведь рассказ основан на свидетельствах, передававшихся из уст в уста, а самому Вазари в момент кончины Леонардо было восемь лет. Кроме того, сомневающиеся приводят главный довод: в этот момент Франциск I находился в Сен-Жермен-ан-Лэ, где праздновалось крещение его второго сына — Генриха, герцога Орлеанского. И наконец, чуть более трех веков спустя, этот факт получил документальное подтверждение: один ученый муж, Жан де Лаборд, обнаружил королевский указ, изданный и зарегистрированный в Сен-Жермен-ан-Лэ 3 мая 1519 года. Учитывая время, которое у короля заняла дорога, он никак не мог быть в Амбуазе 2 мая подле своего протеже в ту минуту, когда тот прощался с жизнью, поскольку 3 мая подписывал указ в Сен-Жермен. На что другой не менее ученый муж, Эмме Шамполион, несколькими годами позже возразил: под государственным актом от 3 мая имеется лишь подпись канцлера, сделанная «по поручению Короля», а не росчерк Франциска I. Дискуссия продолжается и по сию пору. Кто-то считает, что монарх мог подписать документ заранее. Другие верят в способность Короля-Рыцаря проскакать немалое расстояние, чтобы успеть к одру умирающего друга. Моя мать подсчитала, что, меняя лошадей каждые семь лье, король мог, не останавливаясь ни днем ни ночью, поспеть в Амбуаз, до того как гений испустит последний вздох. По части подвигов, свершенных верхом, с королем мало кто мог сравниться, да и опыт подобного рода у него уже был: однажды он охотился в Шантийи, когда ему донесли, что его мать Луиза Савойская при смерти в Фонтебло. Он тут же вскочил в седло, до смерти загнал двух лошадей и in extremis[116] явился к постели умирающей.

Жан-Огюст-Доминик Энгр создал, по заказу графа де Блака, полотно, ставшее знаменитым: «Франциск I, меценат, присутствует при последних минутах жизни Леонардо да Винчи». На нем изображен король, поддерживающий тело Леонардо. Дабы должным образом представить суверена, Энгр воспользовался «Портретом Франциска I в профиль» Тициана. Полотно Энгра 1880 года стало знаменитым. А чуть ранее, в 1870 году, художник Джузеппе Кадес создал свое видение смерти Леонардо в окружении других прославленных мастеров: Челлини, Андреа дель Сарто, Россо Фьорентино. Третье полотно на ту же тему создано Менажо, им можно полюбоваться в музее мэрии в Амбуазе, четвертое принадлежит кисти Жигу, того самого, что вслед за Оноре де Бальзаком пользовался расположением графини Ганской.

Часто прикладывался я в Кло-Люсе ухом к земле: а вдруг я смогу услышать далекое эхо бешеной скачки лошади, до смерти загоняемой королем? Как пролег его путь? Промчался ли он мимо восьмиугольной башни из кирпича и камня? Только стук копыт мог бы ответить на эти вопросы. К сожалению, я ничего не услышал. Зато у меня случилось незабываемое видение, ясное, будто наяву: толпа нищих бредет с факелами за гробом Тосканца при свете дня в первых рядах траурной процессии. Лохмотья вместо одежды, истощенные лица, волосы как мочало. Такова была воля Леонардо: он пожелал, чтобы в последний путь его проводили сливки бедноты.

Чье-либо отсутствие сродни расползающейся ткани, сотканной из обрывков материи, возвращающихся к вам разрозненными и неповторимыми. Мне недоставало Тосканца, его бесконечного изящества во всем, без которого он так же немыслим, как архангел без крыльев. Более всего недоставало мне мгновений его прошлой жизни, представавших в идеализированном виде. Я прозревал их, стоило ему как-то проявиться, а звук его голоса был лучшим из проводников в то время. Когда кого-то больше нет, остаются воспоминания, они, словно изваяния, выточенные Временем и слегка подправленные настоящим.

Казалось, что современники Леонардо все как один признали, что в его лице природа явила миру чудо, некий человеческий идеал, способный понять сущее, проникнуть в его тайны, а затем преобразовать, заново выдумать и довести благодаря искусству до эстетического и человеческого совершенства. И если он исчез, так для того лишь, чтобы вернуться полным силы во всеоружии всей своей одаренности и физического совершенства. Ведь это о его красоте говорили, будто «она выше всяких похвал», его изящество называли бесконечным, а сердце — исполненным королевского великодушия. Затянувшееся отсутствие обнажало его подлинные добродетели, приоткрывало завесу над высшей гармонией, присущей ему. Он был где-то далеко, но неожиданно представал перед глазами: