Дитя да Винчи - [40]

Воды в Луаре то прибавлялось — и тогда берега подтоплялись, то вдруг резко убавлялось — и она мелела. То же происходило и с людскими страстями на ее берегах: они были чрезмерны и разрушительны. Ивы и тополя, растущие по берегам, да и на островах, облюбованных нами для игр, как авангард, первыми принимали на себя удар при половодье, а вязы и ольха как главная сила спокойно ждали, когда неприятель-вода доберется до них. Именно во время одного из наводнений погибло завещание Леонардо да Винчи, которое он оставил своему стряпчему в Амбуазе. Сдержать воду было нелегко. К 1520 году Франциск I, озабоченный постоянной угрозой со стороны реки, предпринял серьезные работы в Сен-Пьер-де-Кор и в Сент-Ан, выше и ниже Тура по течению. Суровая зима и катастрофическое наводнение 1788–1789 годов были предвестниками Французской революции. Дома затопило, скот унесло, запасы пшеницы и муки были уничтожены. 23 января, в восемь часов вечера, четыре пролета моста в Туре были снесены бушующим потоком, а деревянный мост Амбуаза буквально сметен Луарой, обретшей разрушительную силу благодаря таянию снегов. Но всегда наступал час, когда Луара успокаивалась и на тысячи километров окрест наполняла все безмятежным покоем. Именно эта заболоченная местность — родина французского ума и грации, тигель, в котором образовался сплав, ставший французским языком, а история этой своеобразной королевской дороги — история становления национального духа после унижений, которые претерпел народ в результате земельных притеснений. Тот, над кем смеялись, прозывая «маленьким королем Буржа», вскоре стал именоваться Карлом Победителем[77]. Даже если все и не сразу пошло на лад, именно ему выпало превратить долину Луары в долину королей.

Начиная с этого момента зарождаются либо возрождаются на старых местах замки по всему краю — от Турен и до Анжу. Даже двор перебирается из Парижа в Шинон, Лош, Тур, Блуа, Амбуаз и на целые два века долина Луары становится местом проживания монархов, их эгерий, поэтов и писателей. За век до возрождения национальной гордости на берегах этой норовистой водной артерии появляется «Роман о Розе», Жан де Мень сочиняет свой «Роман». Свобода духа, присущая уже первым французским романам, станет отличительной чертой всей французской литературы. На берегах Луары расцветает искусство наслаждения жизнью, возникает вкус к изящному в литературе, нравах, архитектуре. Среди утонченных удовольствий протекает жизнь обитателей замков, лишь изредка сотрясаемая громоподобным хохотом Франсуа Рабле.

Не сладость ли этой жизни породила поэтов Плеяды: Бело, Дю Белле, Ронсара и Маро? Человек с берегов Луары отличается безукоризненным произношением, а его мадригалы во славу жизни — шедевры французской поэзии. Оноре де Бальзак высоко ценил умение точно выразить мысль, присущую «сливкам французского народа», а Альфред де Виньи отмечал, что это «самый чистый французский язык, без какого-либо акцента, ни излишне медлительный, ни чрезмерно быстрый». «Здесь колыбель французского языка», — утверждал он. Бальзак так описывает долину Луары в «Тридцатилетней женщине»: «Известен ли вам этот край, называемый Французским Садом, где так легко дышится в зеленых долинах, орошаемых большой рекой? Если вам довелось летними месяцами пересекать прекрасную Турень, вам долго не забыть мирной Луары, долго сожалеть, что не пришлось выбрать, на каком из двух берегов поселиться, чтобы забыть подле любимого существа всех остальных людей на свете».

Луара, истинно французская река, последняя неукрощенная река Европы. Английский художник Тёрнер с кистью в руке спустился по ней, когда ему было пятьдесят шесть и он в шестой раз путешествовал по Франции. Он удостоился замечания Джона Рёскина: «Я недооценил, что главным в творчестве Тёрнера были реки Франции, а вовсе не города. Он был первым, кто сумел изобразить красоту косогора». Позднее такое же путешествие по воде совершит и американский писатель Генри Джеймс и оставит нам такое описание Амбуаза: «Небольшой городок с белокаменными домиками, который стоит напротив великолепного моста и опирается на что-то вроде скалистого подножия, над ним возвышается темная громада замка. Городок так мал, скала так велика, а замок так величественен и высок, что домики, прилепившиеся к подножью скалы, напоминают крошки, упавшие с богатого стола»

Время от времени покидая Турень, мы отправлялись в самую прекрасную деревню Франции — Канд-Сен-Мартен, стоящую в месте слияния Луары и Вены, чтобы оттуда спуститься вниз по реке до Энгранд-сюр-Луар; это путешествие по реке занимало у нас несколько недель, а совершали мы его на «Учебном плоту», сколоченном четвертым членом братства, которому вскоре предстояло пополниться сестрой.

Путь наш лежал мимо замка Монсоро, в котором столько довелось пережить героине Александра Дюма, нам встречались деревянные парусники, пахнущие льняным маслом, которые называются опрокинутыми плоскодонками: у самых шикарных из них корпус из дуба, борта обшиты кедром, а остов из лиственницы. Говорят, будто изобрели их голландские рыбаки. Вот уже Канд остался позади, нужно пройти под Сомюрским мостом, а это вовсе не так просто, поскольку обвалившиеся с него камни затрудняют проход, да и река в этом месте мелковата. После этого придется искать островок, или ложбинку, или небольшой пляж, где можно остановиться на ночлег. На нашем плоту имеется ящик, в котором хранится провизия, в том числе раблезианские мучные лепешки, нашпигованные мелко рубленой и жареной в сале свининой, а также козий сыр «сентмор». Какое удовольствие уписывать все это под белое вино! Однажды мы разделили его с наядами, встреченными на одном островке, эти рейнские богини поднимались по Луаре в каноэ. На следующее утро, «в час, когда белеет все окрест», мы отправились дальше и долго-долго плыли мимо рыбацких хижин, горделивых замков, позолоченных виноградников, синеватых лугов, покуда не завидели королевское аббатство Фонтевро