Дискотека. Книга 1 - [34]

— Паш. Там Семки. Вика. Ну, с нами которая. Ты ее пригласи, а?

Ленка держала его, чтоб не валился вплотную, но вытягивала шею, приближая губы к уху — Ганя снова орал что-то веселое и очень громко.

— Зачем?

— Ну… ну я потом скажу, ладно? Сейчас пригласи. Пожалуйста.

— Ладно, — послушно согласился Пашка, — давай свою Вику.

Ленка потащила его ближе, прячась за черными спинами. Выглянула. И толкнула Пашку вперед.

— Вон, светленькая со стрижкой. Да не перепутай, черт. В юбке которая. И в сапогах.

— Ну, Малая… — Пашка покрутил башкой, пошел вперед, иногда оглядываясь и выразительно поднимая черные брови, тыкал рукой в сторону Семки, уточняя, верно ли идет.

— Фу, — пробормотала Ленка в панике, что та увидит его партизанские жесты, — да. Да! Давай уже.

И выдохнула с облегчением. Пашка шаркнул, покачиваясь. Принял недоверчивую Семки к груди и повел, ласково распихивая мешающих.

Ленка прислонилась к стене, проверив, не пачкает ли побелка, и стала отдыхать, укрываясь за спинами и высматривая Семки с Пашкой и Олю еще с кем-то.

— А перерыва — не будет! — через визг микрофона заявил с невысокой эстрады Ганя, — потому что у нас тут — новые исполнители! Прошу! Песни знаменитой группы «Чингис-хан» в исполне… сказал уже? Да хрен с ним, исполнении ансамбля «Осенние цветы»!

Его команда, гремя и волоча шнуры, спускалась с одного края, а с другого на их места поднимались ребята, таща гитары попроще.

— О-о-о, — сказала, выдравшись из толпы Рыбка, — о-о-о! «Чингис-хан», ничего себе! Их же запретили. Потому на дискаре не играют. А эти что, сами, что ли, споют? Ну-ну, послушаем.

«Осенние цветы», солист которых выступал в жуткой розовой рубашке, украшенной жабо и воланами по всем местам, подхватили гитары, выставили вперед по ноге, и ударили по струнам, немного, впрочем, запоздав к вступлению на магнитофоне, что поставили прямо на эстраде и включили на полную громкость.

— Фу! — удивилась Оля, уже выскакивая в грохоте в середину зала и немедленно включаясь в общее прыгание и скачки, — то запись!

— Что? — Ленка прыгала рядом, крича и оря немудреный припев:

— Чин-чин-чин-гисхан, лалала лалала лалала ухаха!

Оля выразительно тыкнула пальцем в крутящиеся бобины магнитофона.

— А-а-а! Та! — возразила Ленка и запрыгала дальше. Потому что стоять под эту музыку — кто устоит?

Прыгали все. Скакали выбеленные кудряшки, летали черные волосы, падали из заверченных причесок-ракушек шпильки с пластмассовыми цветочками, ползал под ногами чей-то мятый пакет с перекошенным лицом Боярского. Поднимались над скачущими головами руки в задранных сбитых рукавах курток, сверкали рубашки и волочились сбитые шарфы.

Рядом Ленка вдруг увидела Ганю, засмеялась, когда он улыбнулся ей. И встала, опуская руки, одна неподвижная, среди скачущей толпы. Ганя заслонил широкой спиной Рыбку, покачиваясь и притопывая ногой, топырил локти, чтоб прыгающие не наваливались на них. Опуская голову, что-то ей говорил.

Ленка попятилась и отошла к стене, задыхаясь, поправила на плече ремешок сумки. Музыка билась в уши, такая — чересчур громкая, слишком веселая. И никак не кончалась.

— Моско, моско! — заорал без паузы магнитофон, и толпа подхватила, нестройно ревя:

— Закидаем бомбами, заровняем танками, будет вам олимпиада, охо-хо-хо-хо!

Из толпы вывернулась Оля, поправляя волосы, подошла быстро, одна, потеснила Ленку к стене, нагибаясь к уху.

— Лен, я пойду. Ну, в общем, мы пойдем, с Колей.

— А я? — глупо спросила Ленка, падая в черную тоску. Ремешок сумочки резал плечо, будто в ней, маленькой, напихано булыжников.

— Так Семки же, — торопясь ответила Рыбка и повернулась, мелькнула среди голов русой лохматой стрижкой. И Ленка, раскрыв рот, осталась одна, среди воплей и топанья. Танцевать совсем расхотелось, и вдруг тревожно заныло сердце. Пробираясь вдоль стены, натыкаясь на ломаные стулья с торчащими ножками, она высматривала Викочкину светлую голову и красный короткий плащ.

Увидев, побежала к ней, с облегчением переводя дух.

— Семки! Ну, слава Богу, я уже испугалась. Собирайся, давай, еще минут двадцать и надо ехать, а то автобусы.

Викочка покусала накрашенные розовым блеском губы, оглядела зал поверх голов.

— А Паша?

— Что Паша? Он обещал да? Проводить? Слушай, класс, он нас с тобой как раз к самому дому…

— Нет, — перебила Викочка, набычиваясь и глядя исподлобья.

— Что? — не расслышала Ленка, — что ты…

— Я с ним пойду. Сама! Он меня провожает!

— Семки! Ты с дуба упала, что ли? Вы меня бросаете, да? Одну?

— Оля пусть! — прокричала Семки, отступая в толпу, — тебя пусть Оля.

— Так Оля же!..

Ленку чуть не сбили с ног, она качнулась, взмахивая руками. А когда посмотрела опять, то Викочку не увидела. Сказала сердито:

— Вот черт!

На нее уже посматривали и пару раз хватали за руку, пытаясь увлечь в гущу танцующих. Ленка руку вежливо отнимала, и наконец, поняла — стоять столбом в толпе себе дороже. Расправила плечи, нацепила улыбку, и рассеянно поглядывая по сторонам, протолкалась к выходу. Слезы закипали, щекоча глаза изнутри, вот-вот польются. Слезы обиды. Вот значит как, сначала Олька потребовала, что она крутила с ее ненаглядным Ганей, а теперь развернулась, ушла. И Семки в одну секунду променяла ее на Пашку, которому она нафиг не нужна, и ведь не расскажешь, что Ленка сама заставила его пригласить.