Дискотека. Книга 1 - [25]

— Замерзла? — спросил, уже поворачиваясь к ней широкой спиной в толстой вязаной кофте и скрежеща ключом в замке, — счас погреемся.

— Там печка? — удивилась Ленка с надеждой, зябко поводя плечами. Волосы пересыпались холодными прядями по скулам. И тут же подумала испуганно, уже скоро десять, а вдруг станет топить, это ж время. Мать вообще зарежет, а завтра будет молчать, отводя глаза, вроде Ленка заразная.

— Чего? А. Не. Нафиг нам печка, — распахнул калитку и пошел по смутной плитчатой дорожке, между черных кустов. Кинул через плечо:

— Прикрой там.

Ленка поколебалась, стоя одновременно во дворе и на улице. Вспомнила, как пару раз они целовались тогда, давно уже. И как ей было все равно и даже немножко противно. Не то, что сегодня. Еще вспомнила, как наставляла подружек, насчет того, чтоб держались, и ничего не позволяли. Язык у Гани — помело, не зря же Рыбка рассказала про Лильку Звезду, наверняка сам и растрепал, что у них там с Лилькой…

— Ленуся, — позвал Ганя от полуоткрытой двери в маленький беленый домишко.

И она, пойманная этим ласковым, каким никто ее не звал, ну вот Пашка разве иногда, притянула калитку и пошла следом, уже паморочно задыхаясь, так что от страха внутри все щекотало.

В тесной прихожей тускло светила голая лампочка. Ленка прошла, загремев какими-то прислоненными к стене лопатами и граблями. А в единственной комнате стояла темнота, откушенная наискосок падающим в окно зябким светом. Блестела на столе старая клеенка, и стайка посуды на ней — тарелки стопкой, алюминиевый чайник, пара стаканов с длинными бликами по граням. Все такое — холодное, неживое, подумала она, переминаясь и боясь оглядеться.

В темноте зазвенела кроватная сетка, и голос Гани сказал:

— Сюда иди. Да иди, не трону, посидим просто.

Он ворочался, играли раздолбанные пружины, глухо звякнуло стекло. Бутылка, догадалась Ленка. И медленно шагнула, протягивая в темноту руки.

Через вечность, уместившуюся в полчаса скрипов и шорохов, она, неудобно наклоняясь в сторону, отпихнула Ганю, упираясь ему в грудь дрожащими руками. Распухшие губы саднило, сильно колотилось сердце, ныло прижатое его ногой колено.

— Подож-ди. Да подожди ты! Коля. Коль. Ну, не надо.

— Что не надо? — сминая слова, удивился Ганя, притягивая к себе ее уворачивающееся лицо, — чего не надо? Хорошо сидим.

На полу, холодя ногу, мягко упала бутылка с остатками водки, булькнула, перекатываясь под плотной пробкой.

— Нет, — возразила Ленка, — домой. Мне на-до, да погоди ты. Мне пора уже, Коль, время. Ну, правда, меня там. Искать скоро.

— Ты… — он ослабил хватку и сел ровнее, задумываясь.

Ленка незаметно отклонялась, боясь, что пружины развопятся под задницей. И кажется, порвала колготки. Под коленом.

— Ты что? В первый раз, что ли? — Ганя сложился к коленям, нашарил бутылку и, откупорив, хлебнул. По темноте проплыл резкий запах.

— Ыыыхх.

Ленка вскочила, подаваясь к столу и хватая стакан, чайник.

— Воды. Я давай воды тебе, да? Запить.

— Ну… давай… — удивленно согласился Ганя, трудно ворочая языком.

Звеня носиком чайника о край стекла, Ленка налила полстакана какой-то воды, что оказалась в нем, и встала напротив, протягивая руку в темноту.

— Держи. У тебя что, закусить совсем нечем тут? Коль, ты напился. Напился, да?

Ганя выглотал воду и снова блеснула у еле видного лица запрокинутая бутылка.

— Не надо, — попросила Ленка, переминаясь и держась на расстоянии, чтоб не схватил, усадить снова, — мне идти уже, ты меня ведь проводишь?

В голове лениво развернулась лента из темных картинок, освещенных редкими фонарями. Улочка, пустая и черная, с зевами дворов и пугающими тенями, потом кусок уже городской улицы, с лаем собак и желтыми квадратиками окон, за которыми — тепло и телевизор, смеются. Или ругаются, но все равно, они — дома. А еще автомобильный мост пологим горбом, залитый светом узкий тротуар и редкие мимо машины. И она — одна, подламывает ноги на каблуках, а идти час целый, наверное.

Ленка еле слышно всхлипнула, пятясь к двери. Сдержалась и снова позвала, уже сердясь и звеня голосом:

— Я ухожу. Слышишь? Ты спать тут, что ли?

— Я? — удивился Ганя, ворочаясь и дзынькая пружинами, — я… да стой уже! Щас.

Она встала в двери, настороженно слушая, готовая рвануться и побежать. Но Ганя, повозившись, оторвался от койки, свет очертил широкое плечо в бугристой модной вязке, запутался в светлых кольцах коротких волос. Качнувшись, Ганя провез ладонью по лицу, выпрямился, смеясь.

— Вот еб. Кажись я готовченко уже.

— Коля, — ласково позвала Ленка, — пойдем, ты ж закоченеешь тут, если спать. Пойдем, там ветерок. И меня заодно. Проведешь. А то, как я одна, пристанут же.

Вместе они вышли из шаткой калитки, и пока Ганя, возясь в кустах и ругаясь, расстегивал штаны, чтоб поссать, Ленка неловко тыкая ключ, закрыла замок. Сунула ключ в потную руку кавалера и, подхватив его под локоть, потащила от сказочной избушки в сторону далекой, залитой светом улицы.

Через полчаса топталась в подъезде, дрожащими руками поправляя юбку и свитерок, одергивая короткую курточку. Вынула из кармана пудреницу, но в тусклом свете зарешеченной лампочки ничего не разглядела. Облизала горящие губы и, вздохнув, открыла двери своим ключом.