Дисциплинарный санаторий - [59]

, где можно было проявить личную храбрость, на территориях санаториев прекратились[177], невозможны по причине PAIX ATOMIQUE. Выехать в качестве наемника воевать в неразвитые страны достаточно сложно. Не говоря уже о неприятии такой добровольной помощи сражающимися группировками неразвитых стран (они предпочитают оружие, людей у них хватает), законы рассматривают наемников не как солдат, но как бандитов. Если далее профессия солдата сделана непопулярной, то репутация наемника совсем разрушена. (Вспомним суровые смертные приговоры наемникам в Анголе и на Сейшелах.) Путешествия в «дикие страны» сегодня невозможны, ибо их нет, и уже Хемингуэя обвиняли в том, что его поездки в Африку были организованными safaris, то есть не авантюрами, но туризмом. Охота на больших зверей в Африке ввиду исчезновения больших зверей становится дорогостоящим удовольствием, доступным лишь очень богатым. Удовольствия схваток с врагом сведены к спорту, возбуждение моей борьбой — к воплям болельщиков на стадионах, возбужденным чужой борьбой (они страстно желают сделать борьбу своей. Вспомним убитых на стадионе Эзеля). Раздаются настойчивые голоса, требующие запрещения бокса и регби как опасных для жизни спортсменов, насильственных видов спорта. Их не запретили еще, но европейский бокс, ограниченный все большим количеством правил, все менее интересен. И если тореадоры по-прежнему выходят на арены стран Средиземноморья, то лишь потому, что многовековую традицию эту нелегко уничтожить. Остается из всех возможных авантюр лишь одна — сексуальная, из thrills — thrill охоты на Самку. Но и охота на женщину, вопреки завету Папы Хема («женщина, взятая без бою,— ничто… абсолютное Nada, как мы говорим по-испански»), в санаторном обществе выродилась в предугадуемую церемонию. Не подняв женщину до уровня мужчины, сексреволюция и влияние феминистского движения на общество лишь опустили мужчину — равности партнеров не получилось (и не могло получиться. Об этом позаботилась природа), налицо конфуз функций и ролей мужчины и женщины. Результат — thrill уменьшился до степени сексуальной игры и акта животных в зоопарке. Оба одомашненные и усмиренные, они ошибаются друг в друге: он, думая, что обнаружит в ней «свободную» женщину, она — думая, что обнаружит в нем мужественного мужчину. Оба обмануты. К тому же, так как запретов в области секса осталось немного, thrill секса уменьшился еще и по причине отсутствия запретов. Современные мадам Бовари — банальны, ибо, сократив «грех» до размеров адюльтера, общество лишило своих Бовари трагичности.

Секс стал насильственным блюдом. Мифология секса, таинственность секса (обыкновенно таким он кажется подростку в возрасте полового созревания), его чары распространены (пульверизируются) на все население санатория. Бесчисленные «I love you, baby!», вырывающиеся из глоток прославленных и поющих в метро за несколько монет исполнителей, фильмы-анекдоты о любви, во всех ее видах (дорогая любовь в шато, с модными извращениями, и дешевая, романтическая love на фоне большого города, гомосексуальная love…), журналы, телешоу, романы — все наполнено сексом. (Сексиклип — новейшая форма телестриптиза.) Не умершие в синематиках секссимволы прошлого соперничают с секссимволами сегодняшнего дня. Актрисы Валерия Каприсски и Марушка Дитмэрс с Мэрлен Дитрих и Джин Харлоу. В независимости от качества фильмов и таланта секссимволов можно констатировать, что sex и love занимают в развлекательной индустрии санаториев диспропорциональное место. Впечатление такое, что они есть единственная, помимо work, активность населения. (Вполне логично заменить в святой троице санатория famille на sex-love.)

Интересно, что зрелые писатели первого санаторного поколения, «звезды» Роб-Грийе, Соллерс, Матцнеф,— все так или иначе оказались к концу 80-х годов настойчивыми (и порой вульгарными) воспевателями sex-love в его наиболее провокационных видах, от садо-мазохистского донжуанства до педофилии и инцеста. Почему от нового и нового-нового романа, от гошизма и формализма обратились они к сексу? Потому, что иных неколебимых ценностей, на которых возможно построить популярное творчество, не существует? Потому ли, что санаторное общество и его климат не способствуют этуализации[178] (появлению на телеэкранах) писателей — социальных критиков типа Золя и Селина; поощряются Р-Г, С, М.— как безопасные писатели? Потому, что мужественность в ее цельном виде обязательно ассоциируется с фашизмом? Потому ли, что только кафкианская жертва и искатель сексуального thrill могут быть близки больным санатория?

Sex-love, несомненно, служит в санаторном обществе заменителем, эрзацем thrill мужественности. В порнографии (каковая есть в ее современном виде всего лишь безобидная область эротики для бедных) решительно господствует лишь комический показ секса. Присутствующий всегда в сексуальных актах реальных мужчин и женщин элемент насилия, агрессивности удален из порнофильма, как кофеин из бескофеинного кофе, ибо пропаганда насилия запрещена в санаториях. Упоминание насилия запретить невозможно, но возможно его истолковать безобиднее. В Соединенных Штатах очень hard порнофильмы циркулируют на черном рынке, запрещённые законом. «Взрослый» секс черного порнофильма никогда не проникнет на широкий экран. Премьера в Нью-Йорке фильма «Ночной портье» вызвала и протесты еврейской общественности (ввиду неординарной трактовки любовной истории между экс-эсэсовцем и его экс-жертвой), и протесты и бойкот кинотеатра религиозными и даже профсоюзными организациями города. В то же время комические порнофильмы показываются в порнотеатрах Нью-Йорка ежевечерне уже четверть века, не вызывая особого возмущения.