Дипломная работа - [9]
Ещё можно было играть в интересную игру. Называется "Закрой глаза". Суть игры такова: закрываешь глаза, отвлекаешься от того, что ты едешь в автобусе, а потом пытаешься угадать, в каком месте сейчас проезжаешь. Интереснее даже не угадать и приятно удивиться, что ты уже около тракторного завода, а не у ботанического сада. Зимой же к этому добавляются замёрзшие окна. И для того чтобы узнать, где ты, надо проколупать дырочку в инее на окне.
И вот одним декабрьским днём я еду в 59-ом и играю в эту игру. А впереди, надо сказать, какая-то важная контрольная, но я на неё как раз успеваю. Два раза уже обнаружил себя в неожиданном месте и очень доволен. Закрываю глаза в очередной раз — и тут организм проделывает со мной такую шутку: я случайно засыпаю. Игра оказалась гораздо интереснее, чем я предполагал. Просыпаюсь и пытаюсь сообразить, где я. Сначала я поразился тому, что я в автобусе, потом вспомнил, что еду на контрольную, куда не хотелось бы опоздать, потому что все сидят, что-то пишут, а ты такой заходишь и все на тебя обращают внимание, а я терпеть не могу, когда на меня в таких нелепых ситуациях обращают внимание — я люблю, когда на меня обращают внимание по какому-нибудь хорошему поводу, а не потому что я опоздал на контрольную, к тому же ещё надо будет к нелюбимой преподше подходить за вариантом, объяснять, почему опоздал, ох. Не надо бы туда опаздывать. И только в последний момент я вспоминаю, что играю в "Закрой глаза". Ух ты, думаю, а где бы я сейчас мог оказаться? На Радиальной? Нет, пожалуй. Может, Долгобродская? Ладно, пусть это будет площадь Ванеева, на которой находится мой универ. И я колупаю дырочку в окне, "намёрзшем в два пальца". За окном какая-то опора линии электропередач, а за ней больница.
59-ый ― очень длинный маршрут. Он начинается рядом с моим домом, потом Комаровка, Заводской район, зоопарк, и кончается в Чижовке. Универ мой находится примерно посередине, а то место, где я проснулся, называется “Детская больница”. Не думал, что когда-нибудь снова увижу больницу, где лежал девятилетним. Причём дело было тоже в декабре — тогда я неловко напоролся глазом на палку от санок. Очевидна мистическая связь моих глаз с этой больницей.
В общем, на контрольную я тогда опоздал.
***
Сразу же после окончания школы мне предстояло решить, куда идти учиться дальше. Знаю, что некоторые особо талантливые люди решают это ещё до окончания школы. Очень за них рад и сожалею, что не оказался из их числа.
Процесс выбора был мучительным. Мысли о филологическом факультете, конечно, возникали, но сразу же отметались из-за боязни диктанта, который без шпаргалок я писал только на "тройки". Иняз тоже пугал диктантом, к тому же французский за 11 лет успел изрядно поднадоесть. В это время в Минск приезжал папин друг Пётр Кошель, который имел какое-то отношение к Литинституту: то ли экзамены там принимал, то ли преподавал. Мне польстило его предложение попробовать поступить в Литинститут, но я понимал, что это не более осуществимо, чем поступление в Горы-Горецкую сельскохозяйственную академию, которое предлагала мамина сестра. Эти ВУЗы находились не в Минске, а тогда, кроме экзаменов, я боялся ехать учиться в другой город. Время покажет, что не зря боялся.
Наконец у меня выработались требования к будущему месту учёбы: оно должно быть в Минске, экзамены должны быть не сложными. На 100 процентов мне не подходил ни один ВУЗ, зато процентов на 80 подходил Нархоз. Чтобы туда поступить надо было сдать таких три экзамена: русский язык — сочинение (что может быть проще!), французский — устно (со спецшколой именно по этому языку — смешно даже), математика. Вот с математикой были некоторые проблемы. Именно математикой и только ей я занимался месяц перед поступлением.
Первым я сдал русский, за ним математику. Жутко измождённый, вконец измочаленный и со звоном в ушах, я пришёл сдавать французский. В кабинете сидели два немолодых преподавателя: мужчина и женщина. В кабинете сидели пять молчаливых студентов. В кабинет вошёл взволнованный я. И, какое удивление, преподавательница говорит "Здравствуйте", а преподаватель протягивает мне руку. "Господи, — думаю, — какие понимающие люди, именно этой доброжелательности мне и не хватало", — и я пожимаю крепкую мужскую руку, протянутую мне, и я уже почти спокоен, даже улыбаюсь.
Препод высвобождает свою кисть: "Экзаменационный лист давайте", — чуть раздражённо говорит он. И тут я понимаю, что на этом месте не должно было быть рукопожатия. Я пожал то, что пожимать не следовало. Следовало вложить в руку экзаменационный лист и спокойно готовиться к ответу. Теперь о спокойствии не могло быть и речи.
***
Сегодня 11 часов паковал подарки с водкой. К концу дня озверел так, что хотелось её не паковать, а пить. Решил после работы взять пива, но на счастье в плеере оказалась «Нирвана». “You know you’re right”, ― пел Кобейн — и я верил, что действительно прав, что так живу. Так, как сегодня. А сегодня я 11 часов паковал водку.
***
Я встал в 8 утра. Прошло два с половиной месяца, а ничего не изменилось, я снова встаю в 8. Хотя, по правде, это единственное, что осталось прежним. Я уволился из «Связного», и я устроился на «Ленту.ру». Потом я уволился с «Ленты.ру» и никуда уже не устраивался. Но встаю в 8 часов утра.
Читатель, вы держите в руках неожиданную, даже, можно сказать, уникальную книгу — "Спецпохороны в полночь". О чем она? Как все другие — о жизни? Не совсем и даже совсем не о том. "Печальных дел мастер" Лев Качер, хоронивший по долгу службы и московских писателей, и артистов, и простых смертных, рассказывает в ней о случаях из своей практики… О том, как же уходят в мир иной и великие мира сего, и все прочие "маленькие", как происходило их "венчание" с похоронным сервисом в годы застоя. А теперь? Многое и впрямь горестно, однако и трагикомично хватает… Так что не книга — а слезы, и смех.
История дружбы и взросления четырех мальчишек развивается на фоне необъятных просторов, окружающих Орхидеевый остров в Тихом океане. Тысячи лет люди тао сохраняли традиционный уклад жизни, относясь с почтением к морским обитателям. При этом они питали особое благоговение к своему тотему – летучей рыбе. Но в конце XX века новое поколение сталкивается с выбором: перенимать ли современный образ жизни этнически и культурно чуждого им населения Тайваня или оставаться на Орхидеевом острове и жить согласно обычаям предков. Дебютный роман Сьямана Рапонгана «Черные крылья» – один из самых ярких и самобытных романов взросления в прозе на китайском языке.
Можно ли выжить в каменных джунглях без автомата в руках? Марк решает, что нельзя. Ему нужно оружие против этого тоскливого серого города…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
История детства девочки Маши, родившейся в России на стыке 80—90-х годов ХХ века, – это собирательный образ тех, чей «нежный возраст» пришелся на «лихие 90-е». Маленькая Маша – это «чистый лист» сознания. И на нем весьма непростая жизнь взрослых пишет свои «письмена», формируя Машины представления о Жизни, Времени, Стране, Истории, Любви, Боге.
Вызвать восхищение того, кем восхищаешься сам – глубинное желание каждого из нас. Это может определить всю твою последующую жизнь. Так происходит с 18-летней первокурсницей Грир Кадецки. Ее замечает знаменитая феминистка Фэйт Фрэнк – ей 63, она мудра, уверена в себе и уже прожила большую жизнь. Она видит в Грир нечто многообещающее, приглашает ее на работу, становится ее наставницей. Но со временем роли лидера и ведомой меняются…«Женские убеждения» – межпоколенческий роман о главенстве и амбициях, об эго, жертвенности и любви, о том, каково это – искать свой путь, поддержку и внутреннюю уверенность, как наполнить свою жизнь смыслом.