Дипломатическое развязывание русско-японской войны 1904-1905 годов - [2]

Что это было действительно так, показала уже через два дня - 14 августа дипломатия "триумвирата" +5. В этот день на совещании их было только трое (Безобразов не приехал). Решено было "не придерживаться буквального смысла договора 26 марта", при эвакуации в дальнейшем не выводить войска из Маньчжурии, а только уводить их в полосу отчуждения КВЖД (это теперь они и называли эвакуацией), продолжать занятие Хунчуня (у самой корейской границы!) и обещать Китаю эвакуацию непридорожных пунктов "в течение годичного срока", т.е. к 14 августа 1904 г. (!). Все это обусловливалось следующими обязательствами со стороны Китая: 1) не уступать иностранцам возвращаемых территорий (то же, что в апреле); 2) допустить военные русские посты по Сунгари и Амуру; 3) то же на тракте Цицикар - Благовещенск; 4) исключить Маньчжурию из ведения иностранцев (то же, что в апреле) и 5) оградить торговые интересы КВЖД +6. Это был крайний предел, до которого готовы были идти все трое, приспосабливаясь к "новому курсу", на который переходил царь с безобразовцами. Но это была уже и лебединая песня "триумвирата". В эти дни Николай уже утешал Безобразова, что он может "считать Витте очень кратковременным деятелем", и 29 августа, наконец, освободился от него, передвинув его на пост председателя комитета министров, т.е., в сущности, в глубокий резерв, подальше от всякого дела +7.

12 августа, в самый день получения японской ноты, адмирал Алексеев был назначен наместником царя на Дальнем Востоке с резиденцией в Порт-Артуре: его задачей было объединить под своим руководством работу всех ведомств на Дальнем Востоке, и ему дано было право дипломатических сношений от имени царя. Это был встречный ход "нового курса" в ответ на маньчжурское острие японского предложения, предпринятый втайне от "триумвирата" не без участия Плеве. Это была еще одна внутриаппаратная победа "нового курса". Хватив исподтишка по голове ведущее трио своих министров, Николай полагал, что тут-то он и "забирает силу". Министры узнали об указе из "Правительственного Вестника". Куропаткин заговорил с царем о "доверии" и просил отставки. Ламсдорф этого вопроса открыто не возбуждал, как обещал англичанам полтора года назад, но еще и через месяц имел "меланхолический", "изменившийся в лице" вид и признавался французскому дипломату, что "предпочитает", чтобы "судьбы Маньчжурии находились в руках другого", когда дело пошло о нарушении подписанного им договора об эвакуации. Даже Плеве несколько спустя (в ноябре) объяснял Куропаткину, что Николай "был крайне недоволен противодействием ему министров", что "нельзя ему резко противоречить", что теперь "влияние попало в нехорошие руки и прежде всего в руки людей несведущих" - "все дело в том, что в Маньчжурии собирались устроить особое государство" (т.е. государство Витте) +8.

Учреждение наместничества, казалось, говорило о том, что Россия располагается в Маньчжурии всерьез и надолго. Германская пресса приветствовала этот шаг, как "триумф ловкой, настойчивой и молчаливой русской дипломатии на Дальнем Востоке" и "как решительное подчинение Маньчжурии царем" - "коварный маневр" со стороны германской дипломатии, как думали во Франции, цель которого "обострить положение и вызвать протесты" +9.

По существу это была игра в большие куклы: никаких самостоятельных сношений Алексеев не вел, так как боялся и шагу сделать без Петербурга. В столице был несколько позднее учрежден "особый комитет по делам Дальнего Востока", куда успели назначить Плеве вице-председателем при царе-председателе, а все собрание представлял один Безобразов. Абаза с Матюниным управляли канцелярией. Заседаний, понятно, не было ни одного. Абаза вел переписку с Алексеевым, передавая и истолковывая тому распоряжения царя. Параллельно действовал обычный министерский аппарат, и формально японский посланник Курино сносился только с Ламсдорфом; но в решительных случаях ответы последнего задерживались, когда Николаю приходило вдруг в голову запросить Алексеева. Ламсдорф в Петербурге боялся, как бы чего не натворил Алексеев, напыщенное и глупое существо, представивший проект штаба наместника на сумму в 412 тыс. рублей и в составе 80 генералов (по одному генералу на батальон, даже не на полк!) +10. Алексеев в Порт-Артуре в свою очередь вечно охал и ахал, как бы не "сдурили" петербургские "чиновничьи души", - сам считая себя воякой +11.

Безобразов к дипломатической части прямого отношения не имел и занимался "экономической политикой", извлекая ее, по привычке, из "здравого смысла". Но так как Николай без наместника тут предпринимать ничего не хотел (под влиянием известий о полном крахе корейско-маньчжурских лесных операций Балашова), то Безобразову оставалось попытаться внушать свои "идеи" Алексееву по телеграфу через специально командированное в Порт-Артур лицо (генерала Вогака). Однако последнему это решительно не удавалось потому, что Алексеев уклонялся от экономических вопросов по "некомпетентности" +12. Сам Николай в начале сентября собрался за границу, в родственный Дармштадт, в Висбаден на свидание с Вильгельмом и в Рим, и взял с собою Ламсдорфа, который фактически и вел всю деловую переписку с Алексеевым, а тот с послами в Токио, Пекине и Сеуле. Царю казалось, что это "упрощает дело" и вовсе не устраняет "ответственности" Ламсдорфа +13. Ламсдорф, побывав еще и в Париже, вернулся в Петербург в конце октября, но оказался отрезанным на целый месяц от царя, который задержался на пути в Скерневицах и в Петербурге появился только в конце ноября" +14. Как видим, во всем этом был свой стиль в работе.