Динарская бабочка - [27]
КЛИЦИЯ В ФОДЖЕ
Раскаленные добела рельсы сверкали под знойным небом Фоджи. Вагоны цвета виноградных выжимок, сухая раковина колонки, связанные бревешки (придет же в голову думать в такую жару о дровах на зиму!), казалось, вот-вот расплавятся. Медленно удаляющийся состав на секунду блеснул буфером последнего вагона, будто намекая на возможность, пробежав сотню метров, догнать поезд. Но пока Клиция прикидывала, хватит ли у нее на это сил после двух нестерпимо жарких дней, проведенных в Фодже, сто метров превратились в сто пятьдесят, а потом и в двести. Слишком далеко. Было три часа пополудни. Войдя в зал ожидания, Клиция присела на край скамьи и открыла расписание. До семи вечера не было ни одного поезда, а дальше ее ждала перспектива трястись двадцать часов в пассажирском, идущем на север. Она посмотрела наверх тем неосознанным, покорным и одновременно отчаянным взглядом, каким с помощью ex voto[97] в деревенских церквах обреченные ищут на небе, кто помог бы им, подал обнадеживающий знак в оправдание их доверия. Однако потолок зала ожидания не разверзся, чтобы явить взору утешительное видение. Вместо этого ей предстал во всем своем отталкивающе мрачном великолепии длинный ряд желтых липучек для мух, усеянных черными точками, их отчаянное жужжание словно сливалось в муку дружной агонии. В середине ближайшей ленты замер огромный черный паук — жертва погубившего его густого клейкого покрытия. Как он умудрился добраться до середины ленты? Клиция терялась в догадках. В конце концов, она остановилась на предположении, что причиной его гибели явился сквозняк: паук должен был спускаться по ниточке собственной слюны, детали своей воздушной архитектуры, когда внезапно налетевший циклон швырнул его на зыбучий песок рокового берега.
Завершив расследование, Клиция вышла на вокзальную площадь. Фибровый чемоданчик был легким, но жег, как крапива, и без того горячую руку. Летом в местных барах неуютно из-за эскадрилий огромных мух, хищно набрасывающихся на посетителей и на съестное. А Клиция уже выписалась из гостиницы. Почувствовав себя потерянной, она бы впала в отчаяние, если бы не спасительная зеленая афиша на стене. В парадном зале муниципалитета (Клиция тут же вообразила прохладное помещение с удобными мягкими креслами) знаменитые профессора Добровский и Петерсон из Луизианского университета в Бэтон Руже и из Института Аватары в Чарльстоне (штат Южная Каролина) проведут содержательный диспут о метемпсихозе. При готовности кого-либо из слушателей принять участие в практических опытах, представляющих большой интерес, афиша обещала такие опыты. Вход стоил недорого.
Вскоре Клиция переступила порог здания, вестибюль которого украшали чахлые лимонные деревья в кадках и ветки пинии. Указательные стрелки привели ее к залу. Под его тенистым сводом она сразу почувствовала облегчение. В зале было человек пятнадцать, и все они предусмотрительно заняли места подальше от двух ораторов, уже сидевших в ожидании за столом; один из этой двоицы был лысый, тощий, в очках, в черном костюме, другой — тучный, рыжеватый, в шортах и рубашке из шелка-сырца.
Между рядами, предлагая приобрести брошюры, ходил служитель, а может быть, последователь двух светил. Клиция купила одну брошюру. Рисунок на первой странице изображал Пифагора в храме Аполлона в Бранхидах. Рука Пифагора выглядывала из рукава паллия, указывая на щит на стене. От его умного мужественного лица — такого же, как у обступивших его юношей — отходило белое облачко с надписью крупными буквами: «Вот щит, которым я пользовался, когда был Евфорбом и меня ранил Менелай»[98].
Дальше в брошюрке шло подробное описание этого эпизода и содержались сведения о жизни и учении великого философа. Клиция прочла две-три страницы. Ее воодушевление неофита постепенно улетучивалось по мере того, как прохлада в зале отступала под натиском зноя и в проемах открытых настежь окон стали появляться тучи грозных мух.
Она пересела на несколько рядов дальше, в самый темный угол, прячась от испытующего взгляда профессора Петерсона, в результате чего постепенно утратила связь с внешним миром и не без удовольствия погрузилась в черную топь.
Сначала ей показалось, что в мире больше не существует силы притяжения. Она чувствовала себя легкой, пружинящей на восьми длинных ногах с мягкими волосками на конце, которые придавали мягкость каждому шагу, если можно так сказать, поскольку ее движение обеспечивали не столько шаги, сколько слагаемые шагов, направляемых то одной, то другой ногой, причем размеренное перемещение происходило самопроизвольно, и ей не приходилось утруждать себя, чтобы дать ему импульс или направление. Она видела мир в горизонтальной, а не в той вертикальной перспективе, в какой, если ей не изменяла память, видит его человек, держащийся на двух ходулях и передвигающийся под прямым углом к земле. Этому новому видению, несомненно, способствовало положение ее тела, наклоненного вперед и равномерно распределившего вес между двумя опорами, точно солдат по команде «вольно», а также странное расположение восьми, как и ног, глаз, посаженных полукругом вокруг головы, благодаря чему — явление, не известное людям, — она охватывала единым взглядом значительную часть окружающей равнины, что усугубляло ее ложное представление о пространстве и о свободе. Из восьми глаз два были словно затуманенные, несколько близорукие днем, но и в этом Клиция увидела возможность почувствовать себя еще более свободной: действительно, едва опустился вечер, они активизировались, осветив потемки, чтобы ей легче было ткать паутину.
