Дилогия: Концерт для слова (музыкально-эротические опыты); У входа в море - [95]

Шрифт
Интервал

или, может быть, дон прозвенели часы, но это лишь знак — делить всё пополам и новый порыв времени — бежать вперед, большая стрелка на миг остановилась, иллюзия отмеченного мгновения, а потом сдвинулась с места и вновь побежала дальше, завершая полный круг. Ничтожное время прошло, как ничтожно любое прошлое… какие-то полчаса, но мисс Вера не выдержала,

— умираю, хочу есть,

и съела одну маслинку.


А потом покатился второй час, и в его середине, когда динь или дон разбудил шепчущую тишину столовой, каждый сделал что-то согласно своему темпераменту и способу, с помощью которого умел перетерпеть времена, подлежащие подсчету.

Ада вышла на большую террасу, просто пересекла невидимую черту порога, разделяющего «снаружи» и «внутри», и там увидала луну, повисшую над морем, полоску берега, вьющуюся в углублениях и выступах скал, фьорд, продолбивший себе путь через сушу… когда-то она уже видела эту картину, рельефно нарисованную солнечными лучами, затем приглушенную туманом дождливых рассветов, а сейчас едва заметную в лунном свете… она и сама рисовала ее в собственном воображении… и, войдя в зал, сказала,

— а лодка вернулась, море выбросило ее обратно во фьорд,

— откуда ты знаешь, — спросила Анастасия, — ведь темно…

— у меня хорошее зрение, я вижу даже тени… она там, — подтвердила Ада.

Ханна сделала свой первый глоток вина и вздохнула, Анастасия заметила, что ее дыхание полностью успокоилось, на губах заиграла улыбка, и сейчас ей вполне хватало воздуха. Ей захотелось спросить, как это ей удалось справиться с подсчетом минут, превращая их в сердечные удары, но не решилась.

Мисс Вера промокнула салфеткой пот со лба, в тюрбане ей было слишком жарко, но снять его она не хотела — из суетности. Не выдержав, съела на этот раз одну устрицу и таким образом заполнила минуты ожидания исследованием своими рецепторами ее безвкусно-соленого вкуса, перекатывая во рту между зубами застрявшую там песчинку.

Господин с золотым набалдашником встал с бокалом в руке и, равномерно постукивая тростью, пошел между столами, чокаясь со всеми — несправедливо одинокими показались ему эти одинаковые тела, застывшие в скорлупках своей одежды, и он решил как-то расшевелить их, но ничего не вышло, зато при этом каждый бокал, один за другим, отозвался своим собственным тоном, и в пространстве возникла мечта о возможной музыке. Когда он прошел за спиной Ады и наклонился к ней, Анастасия прочитала его имя,

— будьте здоровы, Михаил, — так она пополнила свою коллекцию имен, которая дала ей право прямо обращаться к их обладателям, но на этот раз она ошиблась, не разглядев как следует монограмму, и он ее поправил,

— Михаэль, мадам Анастасия, мои родители при крещении назвали меня Михаэлем… всего одна буква, но она важна, одна буква может изменить мир,

бокалом он прикоснулся к ее бокалу, почему-то смутившись, она ответила,

— ваш бокал — это «си бемоль», Михаэль, а мой — «ми»,

сказала, словно извинившись за ошибку. Сегодня горит только большая люстра, и на ней к тому же висит гирлянда, так что видно не очень хорошо, но зато столько вещей можно услышать, и Михаэль поблагодарил ее, ведь так важно знать точный тон твоего бокала, почти так же, как и точную букву,

— завидую вашему слуху, Анастасия.

Господин Дени заглянул в столовую, вызвав волнение, возможно, он хотел что-нибудь сообщить, но его взгляд с полным безразличием обежал столы, лица и спины, — зато все увидели, что он жует, взял к себе за стойку тарелку с едой и ест, не соблюдая правила, принятого только что по негласной договоренности; начал есть сам, отдельно, пока все они сидят и терпеливо ждут, но господин Дени не мог знать это очень уж домашнее правило. То, что он увидел, возможно, удовлетворило его, и он скрылся, но в этот короткий миг никто не посмел спросить, не видел ли он через большой стеклянный витраж в холле свет от фар, который осветил мощеную дорожку.

Линда закурила сигарету, прямо в столовой, а это запрещено, тем самым подчеркнув, что сестры Евдокии и сестры Лары нет с ними, а может быть, это был ее вариант протеста против их необъяснимого отсутствия, месть за то, что всех их бросили…

Муж Линды попытался сделать ей замечание, но в глухой тишине его шепот разнесся по всей столовой, и он замолчал, потом демонстративно встал из-за стола и, поскольку тоже был курильщиком, перешел невидимый порог между «снаружи» и «внутри» и вышел на веранду, огонек его зажигалки на миг осветил парапет, а потом перебежал на кончик сигареты… но его раздражение могло быть лишь поводом, ширмой, за которой он прошел мимо стула Ады и взглядом позвал ее за собой. Но Ада не шевельнулась, она вообще вряд ли заметила его, ведь она увидала лодку во фьорде, и сейчас ей этого вполне хватало.

Француженка сняла свой жакет и осталась в тонкой шелковой блузке. И таким образом отделила себя от остальных, прошептав своей приятельнице,

— если всё будет идти так же, я пойду переодеться. Мне жарко.

Бони использовал время наиболее рационально, он установил свой штатив и закрепил аппарат так, чтобы одним нажатием кнопки снимать каждого, кто входит в дверь. Примерился взглядом, подсчитал шаги, приладил бленду точно против света и сделал пробный снимок стеклянной двери. Улыбнулся, вполне довольный собой, и, как и мисс Вера, тайком вознаградил себя маслинкой. Еще трое фотографов последовали его примеру, что вызвало известное оживление, а один мужчина даже пошутил, что раз уж фотоаппараты готовы, заряжены, и вспышки в любой момент способны встретить врага, то непременно кто-нибудь да появится, ну хотя бы сестра Евдокия или сестра Лара, и


Рекомендуем почитать
Голубь с зеленым горошком

«Голубь с зеленым горошком» — это роман, сочетающий в себе разнообразие жанров. Любовь и приключения, история и искусство, Париж и великолепная Мадейра. Одна случайно забытая в женевском аэропорту книга, которая объединит две совершенно разные жизни……Май 2010 года. Раннее утро. Музей современного искусства, Париж. Заспанная охрана в недоумении смотрит на стену, на которой покоятся пять пустых рам. В этот момент по бульвару Сен-Жермен спокойно идет человек с картиной Пабло Пикассо под курткой. У него свой четкий план, но судьба внесет свои коррективы.


Мать

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Танки

Дорогой читатель! Вы держите в руках книгу, в основу которой лег одноименный художественный фильм «ТАНКИ». Эта кинокартина приурочена к 120 -летию со дня рождения выдающегося конструктора Михаила Ильича Кошкина и посвящена создателям танка Т-34. Фильм снят по мотивам реальных событий. Он рассказывает о секретном пробеге в 1940 году Михаила Кошкина к Сталину в Москву на прототипах танка для утверждения и запуска в серию опытных образцов боевой машины. Той самой легендарной «тридцатьчетверки», на которой мир был спасен от фашистских захватчиков! В этой книге вы сможете прочитать не только вымышленную киноисторию, но и узнать, как все было в действительности.


Фридрих и змеиное счастье

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Дохлые рыбы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Дамский наган

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Олени

Безымянный герой романа С. Игова «Олени» — в мировой словесности не одинок. Гётевский Вертер; Треплев из «Чайки» Чехова; «великий Гэтсби» Скотта Фицджеральда… История несовместности иллюзорной мечты и «тысячелетия на дворе» — многолика и бесконечна. Еще одна подобная история, весьма небанально изложенная, — и составляет содержание романа. «Тот непонятный ужас, который я пережил прошлым летом, показался мне знаком того, что человек никуда не может скрыться от реального ужаса действительности», — говорит его герой.


Детские истории взрослого человека

Две повести Виктора Паскова, составившие эту книгу, — своеобразный диалог автора с самим собой. А два ее героя — два мальчика, умные не по годам, — две «модели», сегодня еще более явные, чем тридцать лет назад. Ребенок таков, каков мир и люди в нем. Фарисейство и ложь, в которых проходит жизнь Александра («Незрелые убийства»), — и открытость и честность, дарованные Виктору («Баллада о Георге Хениге»). Год спустя после опубликования первой повести (1986), в которой были увидены лишь цинизм и скандальность, а на самом деле — горечь и трезвость, — Пасков сам себе (и своим читателям!) ответил «Балладой…», с этим ее почти наивным романтизмом, также не исключившим ни трезвости, ни реалистичности, но осененным честью и благородством.


Разруха

«Это — мираж, дым, фикция!.. Что такое эта ваша разруха? Старуха с клюкой? Ведьма, которая выбила все стекла, потушила все лампы? Да ее вовсе не существует!.. Разруха сидит… в головах!» Этот несуществующий эпиграф к роману Владимира Зарева — из повести Булгакова «Собачье сердце». Зарев рассказывает историю двойного фиаско: абсолютно вписавшегося в «новую жизнь» бизнесмена Бояна Тилева и столь же абсолютно не вписавшегося в нее писателя Мартина Сестримского. Их жизни воссозданы с почти документалистской тщательностью, снимающей опасность примитивного морализаторства.


Матери

Знаменитый роман Теодоры Димовой по счастливому стечению обстоятельств написан в Болгарии. Хотя, как кажется, мог бы появиться в любой из тех стран мира, которые сегодня принято называть «цивилизованными». Например — в России… Роман Димовой написан с цветаевской неистовостью и бесстрашием — и с цветаевской исповедальностью. С неженской — тоже цветаевской — силой. Впрочем, как знать… Может, как раз — женской. Недаром роман называется «Матери».