Дилогия: Концерт для слова (музыкально-эротические опыты); У входа в море - [80]

— это невозможно, мадам, — учтиво возразил фотограф, — по крайней мере сейчас, наши аппараты электронные, а компьютера здесь нет, и всё остается на картах памяти фотоаппарата, а когда они кончаются, мы всё стираем, чтобы снимать снова.

— зачем же тогда вы это делаете? — удивилась Анастасия, и фотограф объяснил:

— мадам, практика и надежда, раньше мы ходили в ближайший поселок, там был компьютер, и мы всё сбрасывали на диски, наша комната в подвале завалена ими, они там в беспорядке и номера перепутаны, большая часть, наверное, уже никуда не годится, но при желании кое-что еще можно использовать, и у нас есть великолепные снимки… а сейчас не получится, вы же видите, погода… но если хотите, можете заглянуть в окошечко, вот смотрите… и Анастасия увидала на маленьком экране Ханну, потом попросила увеличить изображение и внимательно прошлась по всем его деталям: матовая кожа поглощала свет и почти сливалась с песочным оттенком костюма, ее волосы сегодня были небрежно перехвачены заколкой, образуя хвост, концы которого волной спускались на шею и заканчивались точно на лацкане жакета, где совсем ясно на монограмме в виде листка клевера, как и у нее самой, было вышито имя — Ханна; очень светлые глаза, а в уголке губ чуть заметная улыбка… как хорошо, что эта часть пазла не потерялась, подумала про себя Анастасия и действительно пожалела, что не сможет получить такой снимок, но зато попросила показать ей другие фото: вот Ада, на ее лице явно читается пренебрежение к энтузиазму фотографа, она еще рано утром набросала эскиз костюма, но только костюма, без тела внутри, оно в принципе могло быть любым, думала она, когда взглядом фиксировала его снаружи и рисовала складки юбки на листе бумаги, пытаясь через светотени передать мягкость материи и тепло песчаной пустыни, но, надев костюм, поняла, что ошиблась — костюм был предназначен единственно для нее, для ее собственного тела, что в какой-то мере изменило смысл ее рисунка и даже слегка ее разозлило — набросок был похож на модель из старого журнала мод с выкройками, но уверенно выражал дух заключенных под этой одеждой тел, помноженный на тридцать три, наверное, эта скептичная мысль и привела к отсутствию улыбки перед камерой; подробно рассмотрела снимок мисс Веры, чьи крупные формы гордо проступали под костюмом; господин с золотым набалдашником, смело вынесенным вперед, как жезл; две косички и лиловая губная помада; близнецы, неразлучные, абсолютно одинаковые в своих костюмах вопреки различиям полов… но потом образ за образом, костюм за костюмом слились в глазах Анастасии, наложившись друг на друга — фотограф сам менял кадры, а Анастасии вдруг пришло в голову — зато сейчас у каждого из нас есть свое имя, его не спрячешь, как же здорово доктор все это придумал — ведь на каждом снимке назойливо появлялась одна и та же точка на лацкане, почти невидимая, но если нажать на кнопку зума… она взглянула на лацкан фотографа, где зелеными нитками мелко, но отчетливо было вышито — Бони — ну что за имя, наверняка прозвище, но не могу же я обратиться к нему так и сказала благодарю вас, господин, всё же… Всё же не было возможности заполучить ту фотографию Ханны, но всё это ерунда, ведь Ханна здесь, в холле, куда все спустились, не сговариваясь, еще в двенадцать часов, до гонга на обед, чтобы на других посмотреть и себя показать в новых костюмах, а господин Дени восхищенно выглядывал из-за стойки, радостно выстукивая пальцами какой-то мотив, словно играл на рояле. С тех пор как раскрылась тайна его таланта, он барабанил так каждый раз, подавая ключи, а сейчас и подпевал фальцетом — вы так похожи, милые дамы и господа, так похожи, как мне вас различать? что также было частью всеобщего веселья… ведь одежда неизбежно пачкается, ее приходится стирать, нельзя же ходить только в ней. Однако, и в этот день, и позже никому не хотелось расставаться с мягкой тканью костюмов, согревшей их волшебным теплом невиданных пустынь и песчаных барханов и так ласково облегающей тело… ну разве что в исключительных случаях, когда, например, жирный кусок падал на брюки или на юбку и приходилось отдавать костюм в чистку. Мисс Вера уже на третий день залила его чаем, другие, увлекшись естественным теплом костюмов, решились выйти в них на прогулку по берегу моря — назло погоде и назло ветрам, но всё же материя есть материя, сколь совершенной бы она ни казалась, и в итоге костюм становился влажным, приходилось его целый день сушить… с натуральными тканями всегда так…

так текло время, совсем незаметное для всех… вообще, обнуление — хороший прием, если на тебя навалится слишком много всего, а часы отяжелели то ли от дождя, то ли от тоски неясного происхождения, то ли от злых предчувствий, то ли от неуместной скуки или просто от одиночества, которое постоянно разрастается в ней, освобождая душу даже от тоски, даже от злых предчувствий, даже от неуместной скуки, неожиданно перешедшей просто… в одиночество. Есть у времени это благодатное свойство — открывать в себе собственные порождения, скрывать их и хотя бы ненадолго делать невидимыми в своих лабиринтах, потому что это «обнуление» было не чем иным, как временным отдыхом, остановкой внутри времени, в котором случившегося и ушедшего уже нет и часы могут стать чистыми — без малейших наслоений и с ясно видимым горизонтом…