Дилетантское прощание - [39]

Солнце пригрело, и я уселся на кованый стул, который перетащил из палисадника на задний двор. М-да, лужайка представляла собой жалкое зрелище. Лето выдалось сухим, трава была как солома. Чахлые азалии сморщились, щепки, которыми засыпали яму от дуба, просели на добрый фут.

Наверное, я ополоумел, вообразив, что Дороти сюда придет. Здесь так голо. Ты весь на виду. И ни пятнышка тени, чтоб укрыться от палящего солнца.

Наконец я встал, сходил в дом за ключами от машины и поехал в магазин, где набрал гору провизии. Со стороны, поди, казалось, что я закупаю на семью из десяти человек. (Видимо, я решил залечь в своей берлоге и дожидаться появления Дороти сколь угодно долго.) Вернувшись домой, я достал из коробок кое-какую кухонную утварь и соорудил себе добротный сбалансированный обед – белки, углеводы, зелень. Затем опять уселся на кованый стул, поскольку иных занятий не было. Однако через минуту-другую встал и размотал садовый шланг. Трава под ногами хрустела. Я установил брызгалку возле азалий, отвинтил кран на полную мощь и вновь уселся на стул. В тот день я для себя открыл, какое удовольствие наблюдать за поливом лужайки.

Я прямо ощущал благодарность травы. Казалось, и птицы выражают признательность. Как будто слух о поливе разнесся по округе, и теперь птичья стайка, неведомо откуда взявшаяся, щебетала и плескалась в водяных каплях. На стуле с чересчур прямой спинкой сидеть было неудобно, завитки узора впивались в поясницу, и все равно меня охватило чувство небывалого покоя. Я запрокинул голову и, прищурясь, следил за водяной дугой, колыхавшейся туда-сюда, точно девичья юбка при ходьбе.

Я буквально затопил свой двор.

Лишь к вечеру, когда налетела кусачая мошкара, я отключил шланг. После ужина я расположился в неудобном каминном креслице, стоявшем в углу гостевой комнаты, и попытался читать, но вскоре накатила просто неодолимая сонливость. Отложив книгу, я улегся в постель и беспробудно проспал часов до девяти следующего утра.

В воскресенье спозаранку я перетащил часть коробок из спальни в кухню и расставил тарелки и продукты по шкафам, пахнущим свежей краской. Как приятно, когда все на своих местах. При Дороти это было совершенно невозможно.

Поймав себя на этой мысли, я мотнул головой, словно пытаясь стряхнуть нехорошее воспоминание.

Распаковав самое необходимое, я вышел на задний двор, точно заядлый болельщик, которому невтерпеж вернуться к игре. Трава еще была жухлой, но уже не хрустела. По чавкающей лужайке я перенес брызгалку к кустам бересклета и вновь уселся на чугунный стул.

Я уже знал, что в водяных струйках, подсвеченных солнцем, возникают видения. В смысле, миражи. Дороти, к сожалению, не возникала. Но я видел то вздымавшуюся коринфскую колонну в орнаменте, которая на макушке распускалась веером и тотчас рассыпалась на части, то даму в бежевом платье с турнюром. Самым причудливым было видение качелей: мужчина в майке раскачивал ребенка в детском сиденье. Конечно, я несчетно видел радуги и полотна переливчатой тафты, расстилавшейся по лужайке.

А вот Дороти не видел ни разу.

Потом я увидел женщину под зонтиком… но… погодите-ка… она была реальная. За кустами бересклета маячила Мими Кинг, перебиравшая ногами, точно девчонка, что готовится впрыгнуть под скакалку. Наконец она нырнула под струю, затем стряхнула и сложила зонтик.

– Привет, Аарон! – Мими заковыляла ко мне в своих воскресных туфлях на каблуках, которые, несомненно, оставляли дырки в хлюпающем дерне.

Я встал ей навстречу:

– Доброе утро, Мими.

– Такими темпами ты здесь вырастишь тропический лес.

– Надо же что-нибудь сделать для нашей планеты.

Мими установила зонтик меж ступней и оперлась на него:

– Ты вернулся?

– Решил, что пора.

– Мы боялись, ты съехал насовсем.

– Еще чего, – сказал я, словно подобная мысль меня не посещала.

– Давеча я говорю Мэри Клайд: надо бы, говорю, его известить, что эта фирма по уходу за лужайками все стрижет траву, которой уж и нету. А она мне отвечает: да в курсе он, наверняка строители ему сказали. Ну не знаю, говорю, им, по-моему, дела нет до лужайки.

– Присаживайся, Мими, – предложил я, переживая за ее туфли, густо облепленные грязью и жухлыми травинками.

Но старуха думала о своем:

– Это просто сама судьба, я ведь как раз собиралась пригласить тебя на ужин.

– Спасибо, только я…

– Хорошо бы, ты познакомился с моей племянницей. После смерти мужа она сама не своя, и я подумала, хорошо бы ей поговорить с тобой.

– Да я, знаешь ли, не особо разговорчив.

– А то, неужто я не понимаю? Но тут совсем другое дело. Муж-то ее умер в прошлый Сочельник, представляешь? Смерть его просто подкосила бедняжку Луизу.

– В Сочельник? – переспросил я. – Кажется, я слышал эту историю.

– Тогда тебе все ясно! Она смирилась с его неизлечимой болезнью, но и подумать не могла, что он скончается в Сочельник.

– Да, теперь для нее этот праздник не в праздник, потому как всякий раз он напомнит о покойном муже.

Я хотел всего лишь выразить сочувствие, но, видно, слишком преуспел в этом, ибо Мими изумленно вытаращилась:

– В самую точку! Вот видишь? Тебе есть что сказать.

– Нет-нет! – поспешно ответил я. – Ей-богу, я не владею никакими… житейскими премудростями или чем там еще.