Дилетантское прощание - [33]

Однажды вечером я подъехал к своему дому (Дороти пока больше не появлялась) и прошел туда, где некогда стоял дуб. Дерево убрали, даже пень выкорчевали, а яму засыпали щепками. Это Гил все устроил. А я, помнится, оплатил немалый счет за работу.

Появись, Дороти, думал я, посмотри, что переменило всю нашу жизнь. Но вместо нее появилась старая Мими Кинг, жившая через дорогу. Я увидел, как она пробирается через мои кусты бересклета. На сей раз без кастрюльки, однако в фартуке. На седой голове ее подпрыгивали розовые папильотки.

– Надо же, Аарон! – крикнула она. – Как хорошо, что ты здесь! Из кухни глянула в окно – а вон он ты!

– Привет, Мими.

Отдуваясь, старуха подошла ко мне и посмотрела на засыпанную яму:

– Грустное зрелище, скажи?

– Что ж, дерево это прожило хорошую долгую жизнь.

– Сволочь такая.

– Мими, сколько уже прошло, как умер твой муж?

– Нынче будет тридцать три года. Нет, тридцать четыре. Представляешь? Вдова я уже дольше, чем была женой.

– А он когда-нибудь тебе, так сказать… являлся?

– Нет. – Похоже, вопрос ее не удивил. – А я ждала. Шибко хотела его увидеть. Поначалу даже громко звала, умоляла явиться. И ты зовешь доктора Росалес?

– Зову. – Я набрал воздуху в грудь. – И порой мне кажется, что я ее вижу. – Я искоса глянул на Мими, но не прочел ее отклика. – Я понимаю, я выгляжу чокнутым. Но я это так объясняю: она, видимо, не хочет, чтобы я печалился. Видит, что я страдаю, и потому на минутку является.

– Чушь собачья, – сказала Мими.

– Да?

– Думаешь, я не печалилась по Деннису?

– Нет, я к тому…

– Я, по-твоему, не страдала? Но надо было жить дальше. А как иначе-то, когда трое малолетних детишек на шее и они во всем от тебя зависят? Со мной-то никто не нянькался.

– Да и со мной тоже, – сказал я.

Но Мими уже закончила разговор. Отмахнулась морщинистой рукой и пошла к дороге.

Я спросил у коллег. В день рождения Чарлза мы сидели за именинным тортом, угощаясь шампанским в бумажных стаканчиках. Похоже, вино придало мне храбрости.

– А вот интересно, – сказал я, когда Нандина отошла в свой кабинет ответить на телефонный звонок, – ни у кого из вас не было такого чувства, что близкий человек за вами наблюдает?

Вынимая свечи из торта, Пегги взглянула на меня озабоченно и сделала брови домиком. Я этого ожидал, но счел, что это ее выражение «ах, бедняжка Аарон» стоит вытерпеть, поскольку она-то наверняка верила, что близкие за нами наблюдают. Однако Пегги промолчала.

– В смысле, умерший близкий? – спросила Айрин.

– Да.

– Это покажется странным, – заявил Чарлз, – но у меня вот нет умерших близких.

– Повезло тебе, – сказала Пегги.

– Все мои бабушки и дедушки умерли задолго до моего рождения, а у родителей моих лошадиное здоровье, тьфу-тьфу-тьфу, не сглазить.

М-да, подумал я. Те, кто не пережил утрату, казались мне не вполне взрослыми.

– Мне было десять, когда отец погиб в автокатастрофе, – сказала Айрин. – Помню, я переживала, что теперь он всевидящ и узнает о моем пристрастии к магазинному воровству.

– Ого! – удивился Чарлз. – Ты воровала в магазинах?

– В аптеке Рида я стырила губную помаду. Слова ее о всезнании покойных меня заинтересовали. После падения дуба меня не раз посещала тревожная мысль, что теперь Дороти обо мне знает все, включая мои давние фантазии касательно Айрин.

– Самое смешное, что тогда я даже не пользовалась помадой. И вообще могла спокойно ее купить. Карманные деньги были всегда. Не знаю, что на меня нашло.

– И он узнал? – спросил я.

– Что?

– Отец узнал о твоем воровстве?

– Нет. Как он узнает-то?

– Ну да, конечно.

Из кабинета вернулась Нандина:

– Прошу прощенья! Звонил Гастингс Бернс, эсквайр. Помните его? «Дилетантская ссылка на правовую норму».

– «Дилетантское занудство», – сказала Айрин.

– «Дилетантская заноза в заднице», – добавил Чарлз.

Резкая смена темы меня порадовала, ибо сестра не успела узнать, о чем мы говорили.

Я шел на почту, что на Дипден-роуд, а Дороти шагала рядом. Она не «возникла», не «материализовалась», ничего такого. Просто шла вместе со мной. Ну вот как бывает во сне: ты кого-нибудь видишь, но не требуешь ненужных объяснений, откуда он тут взялся.

Я старался на нее не смотреть, чтоб не спугнуть. Но замедлил шаг. Я шел так осторожно, что со стороны выглядел, наверное, канатоходцем.

Перед почтой я остановился. Внутрь заходить не хотелось, там полно народу. Я повернулся к Дороти. Она выглядела… ну как всегда: чуть неуклюжая, взгляд прямой, легкая испарина над верхней губой, полные руки прижимают сумку к животу.

– Дороти, я тебя не отталкивал, – сказал я. – Как тебе такое в голову взбрело? И в мыслях не было тебя отталкивать. А ты, значит, так меня воспринимала?

– Да ладно. – Дороти отвернулась.

– Нет, отвечай. Поговори со мной. Давай это обсудим, хорошо?

Кажется, она хотела что-то сказать, но отвлеклась на свои ботинки. На левом развязался шнурок. Дороти присела на корточки и, повернувшись ко мне спиной, стала его завязывать. Терпение мое лопнуло.

– Говоришь, я тебя отталкиваю? – рявкнул я. – По-моему, все наоборот, черт возьми!

Дороти выпрямилась, обхватила сумку и пошла прочь. Я смотрел на стоптанные каблуки ее тяжелых ботинок и забахромившиеся края длинноватых брюк. Она дошла до Роланд-авеню, свернула направо и скрылась из виду.