Диктатор Пётр - [9]

– Это все противная Нюнька,– сказала Ольга и поискала глазами девочку.– Глупая ты!.. Зачем ты сочинила, что она ползет? Разве ниточка, ворсинка от материи, может ползти?

– Я не сочинила,– протянула плаксиво в нос Нюня и опустила лицо, как наказанная.– Мне так показалось.

– Это ей со страху,– снисходительно улыбнулся в ее сторону одним уголком рта Вася.

– А Вася-то ваш какой молодец! – вспоминала москвичка.– Вася-то!

Вася герой! Пусть теперь московская богачка попробует оставить его без подарка! Тогда она увидит, что он ей сделает!

– Я ничего не боюсь,– возбужденно, как в чаду, не отдавая себе отчета в том, что говорит, рекомендовался Вася москвичке.– Я все могу! Я и тарантулов в руки беру и гадюк! Ночью один пойду на кладбище, опущусь в любой склеп и просплю до утра на гробу со свежим покойником!

– Довольно хвастать! – прикрикнула на него мать и отстранила его рукой, как вещь, на задний план.– Расхвастался!

– Я правду говорю! – оправдывался мальчик с горящими ушами.– Я могу это доказать!

– Поймали? – очнувшись, застонал из своего угла расслабленным голосом Петр.– Убили?.. А руки потом хорошо вымыли?.. С мылом?.. А потом посмотрели, нет ли там еще?.. Может, там, у тетки на плече, их целое гнездо!.. Поняли?

Английское королевское лицо тетки густо вспыхнуло.

– Что он говорит! – не сразу нашлась она, что отвечать, и едва не заплакала.– Что он говорит, этот невозможный человек! – поднимала она и поднимала голос и сосредоточенно слушала себя.– У меня на плече целое гнездо насекомых! Вот что значит больной человек, вот что значит не сознает, что говорит! Да-а, теперь-то я вижу, как вам с ним должно быть тяжело, да-а…

– Поймали, поймали, успокойся, не кричи,– говорили Петру мать и сестра.– Но только то была не вошь, а ниточка, Нюнька ошиблась.

– Такая ниточка, как вошь,– прибавила Нюня, смакуя слово вошь.

– Дети!..– в первый раз строго обратилась к детям москвичка.– Не повторяйте вы так часто это слово: вошь. Это нехорошее слово, некрасивое, неприличное, грязное! Когда мы росли, у нас в доме никогда не произносилось это слово. А у вас только и слышишь: вошь да вошь.

– Как же ее тогда называть? – спросил Вася.– Ведь называть ее как-нибудь надо, раз она водится!

– Называйте: насекомое.

– Насекомая вошь,– тихонько заучивала Нюня, с прежним приятным чувством напирая на слово вошь.

– Тет-тя Над-дя!..– беспокойно заметался в постели Петр, точно ему вдруг сделалось нехорошо.– Тет-тя Над-дя!..

– Что тебе? Что, голубчик? – со всей любовью устремила к нему участливый взор москвичка.– Что, милый?

– Не сиди в мягком кресле,– заныл Петр,– а то ты нам напустишь туда вшей!.. Пересядь сейчас на простой стул, пока я не забыл!.. Поняла?

– Насекомых вшей,– поправила его Нюня, упиваясь непонятной сладостью грязного слова.

Тетка так и запрокинула за спинку кресла голову, чтобы не задохнуться от обиды. Глаза ее, обращенные в потолок, вопили от незаслуженного оскорбления!

– Поняла?..– истерически переспросил Петр.

Ольга подошла к тетке, поцеловала ее в лоб и со слезами мольбы на глазах прошептала ей что-то на ухо.

– Хорошо, хорошо, Петя,– превозмогая себя, сказала громко тетка, поднимаясь, как парализованная.– Вот, видишь, я пересаживаюсь на стул.

– Вас-ся! – нараспев выдыхал из себя слова Петр.– Вынеси это кресло в садик!.. Пусть оно там после тетки проветривается!.. Понял?

Вася вскочил, сделал ногами сложное антраша, дал щелчок Нюньке, запел, бесконечно довольный, что ему нашлось дело, и поволок кресло в сад. Он разговаривал с креслом клоунским языком и зачем-то, должно быть для прибавления себе работы, переворачивал его ножками, то вверх, то вниз, словно катая по полу шар.

– Тет-тя Над-дя!..– уже не оставлял в покое москвичку Петр.– Смотри, не вешай своих платьев на наши вешалки!.. Тет-тя Над-дя!.. Не клади своих шляп рядом с нашими шляпами!.. Тет-тя Над-дя!.. Ты особенно много не ходи по квартире, а старайся придерживаться какого-нибудь одного места, чтобы нам потом после тебя легче было протирать керосином!.. Тет-тя Над-дя!!!

VI

Возвратился Жан, выбритый, припудренный, с напомаженным, лоснящимся боковым пробором на голове. Он весь нагружен был кульками с закусками, сладостями, вином…

– Пьем в честь неожиданной встречи и радостного свидания родственников! – через минуту прокричал он первый тост.

– Ну, дай бог, дай бог,– среди звона посуды раздались негромкие расчувствованные голоса женщин.

Все, не исключая и детей, выпили первую рюмку залпом. Потом с особенным аппетитом, как некую редкую драгоценность, слили в рот еще одну темно-красную капельку, набежавшую со стенок рюмки на дно.

Уже первая рюмка вина произвела на всех самое оживляющее действие. Она сразу смыла с души какую-то застарелую копоть. И всем стало ясно, что вино-то и было им нужнее всего. Нечаянно сделали важное открытие, что при такой жизни, чтобы не погибнуть, надо побольше пить вина.

– Ради одного этого вина стоит переехать в Крым на постоянное жительство,– сказал Жан, по-мудрецки покачивая головой, когда, после выпитой рюмки портвейна, все стали высказываться по поводу замечательных качеств бывшего удельного вина.