Диктатор и гамак - [13]
— А у себя в стране ты ездишь внутри, по глубинке?
Дело в том, что бразильцы живут, прижатые необъятными пространствами внутренней территории к прибрежной полосе океана. Они стоят спиной к земле, обращая взгляды к небытию открытого моря. Отсюда и Бразилиа — как необходимость воздвигнуть столицу в самом центре ничего, бросая вызов демонам внутреннего пространства.
Эти демоны — не простая выдумка, если верить тому, что поют бульварные поэты на площадях внутри: посылаешь солдат (целый взвод), чтобы уладить проблему с крестьянами в глубинке сертана[8]— солдаты пропадают. Снаряжаешь кампанию — возвращаются разрозненные части. (Все это происходит в 1896 году на Северо-Востоке, в области Жуазейру-ду-Норти. Эвклид да Кунха, журналист того времени, предлагает хронику этой трагедии в одной внушительной книге со строгим названием «Os Sertaoes».) Посылаешь батальон — батальон поглощается сертаном. Посылаешь полк — находишь лишь части униформы, висящие то тут, то там на деревьях каатинги[9], отсеченные головы солдат, смотрящие друг на друга по краям окольного пути, и тело полковника, которого, между прочим, звали Цезарь, посаженное на кол. (Восемьдесят лет спустя Варгас Льоса напишет об этом же свою добрую тысячу страниц «Войны конца света».) Вызываешь бригаду федеральной армии, отличившуюся в победоносном разгроме Парагвая, — бригада разваливается. Понадобится треть бразильской армии — пехота, кавалерия, артиллерия, невиданный расход сил, — чтобы в конце концов раздавить крестьян под камнями их же деревни Канудос. Несколько сотен мужчин, женщин и детей, возглавляемых рогатым предводителем, целомудренным и мистическим, хромым вождем, имя которого навсегда сохранила легенда: Антонио Конселейрос.
— Как такое возможно? — раздавались недоуменные голоса в салонах побережья.
Внутри, в глубинке, дуэтисты от литературы корделя до сих пор воспевают эпопею Канудос на своих исцарапанных гитарах.
6.
Демоны внутреннего пространства… Все, что, кажется, возникло из ниоткуда, внезапно оказывается здесь, перед тобой.
Они явились нам в тот день, когда Гуван повез нас, меня и Ирен, смотреть «Конча акустика»[10] в пригороде Бразилиа.
Дело в том, что для любителя тишины…
Конча представляла собой оперу под открытым небом, куда местные Паваротти съезжались, чтобы попробовать голос. Но перед кем, для кого? Везде, насколько хватало глаз, были одни колючие заросли мато[11], обрывавшиеся полукругом линии горизонта, которая ничего не обещала. Так что «Конча» представлялась монументом во славу одиночества и тишины. Мы приехали на машине, взятой напрокат. Довольно долго мы стояли, выйдя из автомобиля, но не захлопывая дверцы.
Реальность — это то, что припадает на одну ногу.
Ни птицы.
Ни дуновения ветерка.
Какие-то насекомые.
И эта опера.
Пустота уступов, спускающихся в немой колодец сцены.
И только мы трое, над этой необъятной дырой, смутно напоминающей что-то греческое, но из массивного бетона, задуманное для того, чтобы вобрать в себя весь человеческий шум до скончания веков.
Было так тихо, что можно было слышать, как остывает капот автомобиля.
Конечно, опера, для нас одних, на необитаемой планете, это было заманчиво. И вот мы, пред центральным пролетом, собираемся выступать в пользу небытия. Три двадцатилетних кретина, готовые сотрясать небеса, ни больше ни меньше. Я помню, как Гуван и Ирен сидели на одном из этих огромных выступов, слегка обнявшись, и представляли бесчисленную публику А я, что же я тогда вещал со сцены? Стансы из «Сида» голосом де Голля, вероятно, давний трюк еще из моей зеленой юности. Или вариацию на тему Квебека, переделанную под аграрный бразильский вопрос: «Да здравствует свободный сертан!» Долгие споры в эпоху де Голля о перераспределении земель между крестьянами Северо-Востока…
До тех пор, пока я краем глаза не уловил чужое присутствие, там, наверху, на уступах, немного справа.
На нас смотрят.
Нас слушают.
Мы не одни.
Значит, «Конча акустика» выстроена не зря.
Это была большая желтая собака с серыми пятнами. Она стояла там, наверху, на прямых лапах, свесив голову к нам в глубину, и очень внимательно слушала. «Привет, пес!» Тот лишь перевел глаза на другой край уступов. Я обернулся: еще один пес. Такой же громадный, как первый, но черный и курчавый, как бриар. Оба — поджарые и мощные, оба поглощены нашим присутствием, здесь, на дне дыры.
Одно дело — выпендриваться перед знакомой публикой, но эти двое новоприбывших имели более требовательный вид. Я подошел к Ирен и Гувану, указал им пальцем на собак, и спектакль внезапно изменил точку зрения. Два огромных пса были не одни. На самом деле это было похоже на появление апачей в фильме Джона Форда. Их было десятка три: все стояли наверху, над сценой, свесив головы и повернув к нам свои морды, пронзая острыми лопатками небо. Гуван побледнел.
— Сматываемся.
— Только не бегом.
— И продолжая дурачиться, — посоветовала Ирен.
Собаки тоже двинулись с места. Они выстроились двумя полукругами по изгибу раковины, не спуская с нас глаз, выгнув спины и следуя за своими вожаками. Откуда они взялись? Нам предстояло пройти по центральной аллее и добраться до машины, прежде чем эти псы преградят нам дорогу… Не спеша, ступенька за ступенькой, и желательно, чтобы голос не дрожал. Здесь было целое собрание самых разнообразных сторожевых и дворняг, шавок, недавно сбежавших от хозяев, и старых скитальцев, обращенных в дикое состояние не одно поколение назад. Все породы, все масти, все повадки, все помеси, причем все — с ранами, с кровоточащими боками, неподвижным взглядом и неслышной поступью. Я насчитал их целых шестнадцать, и это только слева от меня. Тот, кто любит собак, не доверяет собачьим сворам: это как раз мой случай. Стоило лишь одному из них двинуться нам наперерез, и все они разом свалились бы нам на шею.
Одноглазый полярный волк заперт в клетке парижского зоопарка. Люди принесли ему столько зла, что он поклялся никогда больше не думать о них. Но мальчик по имени Африка, обладающий удивительным даром слушать и рассказывать истории, заставит волка взглянуть на мир другими глазами.
«А! Наконец-то, открыл все-таки глаза, – сказала Черная Морда, склоняясь над ним, – ну-ну, давно пора! Не больно-то ты красив, но живуч, ничего не скажешь! Это, знаешь ли, редкий случай, чтоб утопленный щенок выжил.»В этом мире, где несчастных собак постоянно подстерегают опасности: падающие холодильники, ревущие автомобили, ловцы бродячих животных и просто злые люди, выжить – уже большое дело. Но просто выжить – этого мало. У каждой настоящей собаки есть в жизни главная цель. Маленький пес, герой этой книги, пройдет долгий путь от свалки под Ниццей до парижской квартиры, прежде чем достигнет этой цели – воспитает себе настоящего друга.
Камо должен выучить английский за три месяца и точка! Такое пари он заключил со своей матерью. Но неужели это возможно?Проводить расследование немыслимой истории изучения английского языка приходится другу Камо. Побольше бы таких друзей.
«Если, как то и дело говорится, мой сын, моя дочь, молодежь не любят читать — не надо винить в этом ни телевизор, ни современность, ни школу».«Кого же? — Спросите Вы, — и главное, что же в этом случае делать?» В своем книге «Как роман» Даниэль Пеннак щедро делится методами столь же простыми, сколь и результативными.Педагог, Пеннак блестяще воплотил эти методы в школе и научил любви к чтению своих учеников. Писатель, он заставил читать и любить свои книги весь мир.
Это четвертая книга французского писателя Даниэля Пеннака о приключениях Бенжамена Малоссена – профессионального «козла отпущения», многодетного «брата семейства» и очень хорошего человека.
Самые невероятные убийства в самых невероятных местах при стечении невероятных обстоятельств, но… в современном Париже, среди разноязыкой парижской толпы, где встречаются люди всех профессий со всех концов света. А в центре повествования козел отпущения грехов современного мира – Бенжамен Малоссен и его семейство. Бестселлер среди французских детективов, занимающий последние годы верхние строчки рейтинговой таблицы.
В сборник рассказов «Синагога и улица» Хаима Граде, одного из крупнейших прозаиков XX века, писавших на идише, входят четыре произведения о жизни еврейской общины Вильнюса в период между мировыми войнами. Рассказ «Деды и внуки» повествует о том, как Тора и ее изучение связывали разные поколения евреев и как под действием убыстряющегося времени эта связь постепенно истончалась. «Двор Лейбы-Лейзера» — рассказ о столкновении и борьбе в соседских, родственных и религиозных взаимоотношениях людей различных взглядов на Тору — как на запрет и как на благословение.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Без аннотации Рассказы молодого индийского прозаика переносят нас в глухие индийские селения, в их глинобитные хижины, где под каждой соломенной кровлей — свои заботы, радости и печали. Красочно и правдиво изображает автор жизнь и труд, народную мудрость и старинные обычаи индийских крестьян. О печальной истории юной танцовщицы Чамелии, о верной любви Кумарии и Пьярии, о старом деревенском силаче — хозяине Гульяры, о горестной жизни нищего певца Баркаса и о многих других судьбах рассказывает эта книга.
Без аннотации Предлагаемая вниманию читателей книга «Это было в Южном Бантене» выпущена в свет индонезийским министерством общественных работ и трудовых резервов. Она предназначена в основном для сельского населения и в доходчивой форме разъясняет необходимость взаимопомощи и совместных усилий в борьбе против дарульисламовских банд и в строительстве мирной жизни. Действие книги происходит в одном из районов Западной Явы, где до сих пор бесчинствуют дарульисламовцы — совершают налеты на деревни, поджигают дома, грабят и убивают мирных жителей.
Повесть известного китайского писателя Чжан Сяньляна «Женщина — половинка мужчины» — не только откровенный разговор о самых интимных сторонах человеческой жизни, но и свидетельство человека, тонкой, поэтически одаренной личности, лучшие свои годы проведшего в лагерях.
Меня мачеха убила, Мой отец меня же съел. Моя милая сестричка Мои косточки собрала, Во платочек их связала И под деревцем сложила. Чивик, чивик! Что я за славная птичка! (Сказка о заколдованном дереве. Якоб и Вильгельм Гримм) Впервые в России: полное собрание сказок, собранных братьями Гримм в неадаптированном варианте для взрослых! Многие известные сказки в оригинале заканчиваются вовсе не счастливо. Дело в том, что в братья Гримм писали свои произведения для взрослых, поэтому сюжеты неадаптированных версий «Золушки», «Белоснежки» и многих других добрых детских сказок легко могли бы лечь в основу сценария современного фильма ужасов. Сестры Золушки обрезают себе часть ступни, чтобы влезть в хрустальную туфельку, принц из сказки про Рапунцель выкалывает себе ветками глаза, а «добрые» родители Гензеля и Гретель отрубают своим детям руки и ноги.