Диковинные истории - [48]

– Ореста, иди потренируемся, – постоянно уговаривал он ее. Порой при этом Илон не мог удержаться, чтобы не положить руку дочери на плечо в естественном властном жесте, свидетельствовавшем о том, что, в конце концов, он ее отец и несет за нее ответственность.

– Зачем? Времени жалко, – отвечала она обычно.

На этот раз она послушно встала, но не затем, чтобы тренироваться. Ореста повернулась к нему и – как бывало раньше, в детстве – положила голову ему на грудь. Илон замер, удивленный и растроганный.

– Папа, как это закончится? Это же не может продолжаться вечно, – спрашивала она, уткнувшись в его рубашку, ребра, грудную клетку, не глядя в лицо.

Сердце Илона дрогнуло.

Она спрашивала его об этом много раз. На этот вопрос он никогда не отвечал.

Девочка подошла к карте-телу и сдвинула полотенце, которое упало на пол, открыв огромное количество значков на животе и груди. Множество линий, кружков, зигзагов, заштрихованных областей. Это напоминало карту военных действий. Благодаря тому, что Илон использовал разноцветные карандаши, было отчетливо видно, как прогрессирует энтропия.

– Что это? – спросила Ореста, показывая на заштрихованную серым цветом область размером с половину ладони. – Снова удар мечом?

Илон радовался, что дочь помнит термины, которым он ее учил.

– Нет, это немая область, – ответил он, не глядя на нее. – Добрых несколько лет назад.

Он не все ей рассказывал. Например, не сказал о том, что произошло пять лет назад, когда целых три дня жизненные функции Монодикоса возвращались и снова угасали, с каждым разом делаясь все слабее. Не помогли четыре реанимации, очень мощные. Потом была эмболия, и пришлось оперировать мертвое тело в надежде, что оно проснется. Тогда, пять лет назад, возвращение оказалось особенно внезапным, мозг снова был поврежден, весьма серьезно, а потом возник правосторонний паралич, захвативший и лицо – это очень заметно. Все пошло не так.

– То есть здесь потеряна чувствительность, да? Нервы повреждены? – спросила Ореста.

Отец подтвердил.

– Прикрой его.

Илон посмотрел на дочь. Пока она разглядывала куклу и водила пальцем по линиям, которыми та была изрисована, на гладких щеках Оресты выступил румянец. Темные волосы закрывали половину лица. Илон вдруг понял, что растроган. Никого он не любил так, как Оресту. Он сглотнул.

– Ну ладно, начнем сначала. Я буду заниматься с тобой каждый день. – Он отложил тряпочку и подошел к дочери. – Покажи ладони.

Она инстинктивно вытянула их вперед. Илон крепко схватил их, немного помял, а потом приложил к своим губам и дунул. Ореста выдернула руки, смущенная этим неожиданным порывом нежности.

– У тебя прекрасные руки: крепкие, сильные и теплые. Ты сильная и умная. Умеешь визуализировать прикосновение, с таким воображением ты будешь делать прекрасные карты.

– Папа, не надо… Мне это отвратительно. – Ореста отвернулась и остановилась у дверей, словно собиралась выйти; задумавшись на мгновение, она добавила: – Мне отвратительно то, что ты делаешь.

Ранняя весна

Он появился триста двенадцать лет назад. Говорят, были и другие, хотя большинству людей сложно представить себе этих других. Такие же, как он? Как это возможно? Ведь он только один. Монодикос. Исключительный, Единственный, Полный, Целый-целехонький, как рассказывали о нем детям, которые с тех пор росли с ощущением собственного несовершенства и неполноты. Не существует множественного числа от имени Монодикос. Каким-то образом эта единственность была условием сакральности, так что о других умалчивали. Будь еще и другие, люди исповедовали бы политеизм, какую-то примитивную и инфантильную веру в то, что чудо может быть всеобщим, что может быть умножено. Однако в этом случае чудо перестает быть чудом. Поэтому о других не говорили.

Он пришел, когда в нем более всего нуждались, когда катастрофа с пластиком уничтожила не только дома, фабрики и больницы. Она также оспорила некоторые понятия. Дело уничтожения довершила война. Падавшие спутники напоминали нацеленные на Землю ракеты, кинжалы. Люди забывали слова, их не хватало, ими невозможно было пользоваться, а следовательно, невозможно описать ту часть мира, которая уходила в небытие, а раз нельзя было ее описать, то о ней переставали думать. А переставая думать, забывали. Простой способ потренироваться в несуществовании.

Все полагали, что он пришел в ответ на их мольбы, услышал их зов. В гимне, который поют в праздничное время, говорится, что «тогда отворились врата ада», а потом долго обсуждалось, есть ли слово, определяющее противоположность ада, – но нет, такого слова не было. Во всяком случае, никто его не помнил. У Илона ад всегда ассоциировался с винтами в ящике, и он представлял себе, что эти врата ада открывались с жутким скрежетом, подобно его ящикам с инструментами, только их скрежет разносился по всему миру. Монодикос пришел, и, в сущности, – так считает массажист Илон – мы не должны рассуждать о том, были с ним другие или нет, и городить всю эту чепуху – откуда да как. Это тема, на которую могут рассуждать подростки, взрослому порядочному человеку подобные споры ни к чему.