Диковинные истории - [39]

Монастырь был основан в 1611 году, когда в эту горную долину близ небольшой деревни прибыли с севера две сестры-капуцинки. У них имелось разрешение от папы римского и поддержка среди местной знати. За два года им удалось собрать деньги, и весной 1613 года началось строительство. Сначала появилось небольшое здание, где жили сестры и находилась хозяйственная часть, которая стремительно разрасталась. Спустя сто лет вся окружающая территория, долина и окрестные леса уже принадлежали монахиням. Вокруг монастыря вырос городок, вместе с которым они образовывали единую экономическую систему. Благодаря удачному местоположению – на берегу озера, близ дорог – торговля процветала и жители богатели.

Устав позволял некоторым монахиням, которые назывались внешними сестрами, довольно активно контактировать с миром; другие, внутренние, не покидали клаузуру и лишь изредка появлялись за решеткой, словно непредсказуемый, мистический фактор в этой извечной игре в крестики-нолики. Сестры-затворницы до кончиков чепцов были погружены в неустанную молитву, их губы шевелились, тела истово приникали к каменным плитам часовни, вытянувшись крестом, беззащитные перед потоком милосердия, которое обеспечивало этому месту в горах неизменную удачу в торговле, а монахиням – приумножение имущества ордена. Может, именно на этих погруженных в молитву внутренних сестрах и отдыхало заключенное в треугольный разлом небес божественное око, то самое, что позже украсило долларовую банкноту.

Внешние сестры вели дела, их пальцы были испачканы чернилами, в которые они макали перья, вписывая в кондуиты очередную доставку яиц, мяса, полотна или высчитывая зарплату рабочим, строящим новое здание приюта, или сапожникам, тачающим монахиням ботинки. Сестра Анна рассказывала обо всем этом так, как рассказывают о родственниках – увлеченно, любовно, прощая предкам грехи мелочности и излишней меркантильности. Монастырь разрастался, словно процветающее предприятие, и постепенно захватил территорию вниз до самого озера. Падение монашеского рода произошло лишь в XX веке, после войны. Городу становилось все более тесно, требовались новые земли под виллы и публичные здания, люди утрачивали веру. Начиная с 1968 года в монастыре не появилось ни одной новой монахини, не считая, конечно, Свати. К 1990 году, когда настоятельницей стала сестра Анна, их было тридцать семь человек.

Огромная монастырская собственность таяла – часть пришлось распродать – и сегодня, в сущности, ограничивается одним зданием, где живут сестры. Остальную землю сдали в аренду нескольким крестьянам под пастбища для коров. Садом занимается хозяин магазина экологических продуктов, в обмен на овощи и молоко сестры позволяют ему использовать название монастыря в целях рекламы. Оказалось, впрочем, что они слишком поздно осознали возможности, которые дает небескорыстное благословение монастырских рецептур. Сей пирог уже давно поделили между собой бенедиктинцы, цистерсы, бонифратеры и прочие, которые, предвосхитив возможную конкуренцию, в порыве мужской солидарности вытеснили монахинь с рынка. Не удалось превратить монастырь и в прибыльный кооператив. Отдельное здание при соборе отдали начальной школе, а в маленьком домике со стороны сада теперь хостел, находящийся в ведении города. За деньги, вырученные за аренду, сестры в прошлом году обзавелись стеклянным лифтом на второй этаж – ходить по узкой каменой лестнице им становилось все труднее. Теперь несколько раз в день можно увидеть, как монахини толпятся в стеклянной клетке, преодолевая несколько метров, отделяющие их от часовни.

Рассказывая все это, настоятельница показывала мне закоулки монастыря. Я шла за ней, ощущая аромат ее рясы – она пахла нутром шкафа, где годами висят мешочки с лавандой. Испытывая блаженное чувство безопасности, я готова была дать себя уговорить и остаться здесь на все отпущенное мне время, вместо того чтобы прикладывать к детским головам электроды. Мне казалось, что воздух вокруг сестры Анны вибрирует, словно ее окружает теплый ореол. Настоятельница могла бы собирать его и закатывать в банки – на их продаже наверняка можно было бы заработать состояние.

Настоятельница быстро шла по чистым, пахнущим мастикой коридорам с многочисленными дверями, бельэтажами, нишами, где стояли полированные статуи святых. Я быстро потеряла ориентацию в этом лабиринте. Мне запомнилась галерея портретов предков, сестер-настоятельниц, походивших друг на друга, словно клоны, и надпись над входом во внутреннюю часовню, выгравированная жирным готическим шрифтом: «Wie geschrieben stehet: Der erste Mensch Adam ist gemacht mit einer Seele die dem Leib ein thierlich leben gibt und der letzte Adam mit deinem Geist der da lebendig macht»[15]. Пол под нашими ногами скрипел, а руки касались отполированных хребтов перил и дверных ручек, за долгие годы сроднившихся с ладонями.

Мы вдруг оказались на втором этаже – это было что-то вроде больших антресолей. Деревянный пол, стертый до голых досок, а может, никогда и не крашенный. Здесь сушили белье, а между развешанными пододеяльниками и простынями я увидела сестер Беатрикс и Ингеборг. Они сидели с иголками в руках и пришивали оторвавшиеся во время стирки пуговицы. Выкрученные артритом пальцы мужественно сражались с игольными ушками.