Диковинные истории - [17]

Я не могла сосредоточиться на работе и снова спустилась вниз.

– Он сказал – два? – спросила я Лену, склонившуюся над тестом – в этот момент она добавляла туда орехи.

– Включи мне духовку. На двести десять градусов.

Я выполнила ее просьбу, и через минуту, когда я подливала себе кофе, тесто уже пеклось.

– Да, сказал, что два, – ответила она.

– Интересно.

– А мне – нет.

Наши диалоги всегда такие короткие. Разговор с эгоной никогда не бывает волнующим. Порой, как с Фаней, хочется развернуться и уйти еще до того, как подумаешь, что можно что-то сказать. Но есть некоторые вопросы, которые приходится решать, потому что действует принцип номер два.

Принцип номер два – это своего рода savoir-vivre[11]. Правила, определяющие, кто с кем встречается. Собственно, в одиночку никто ни на какие встречи не является. Обычно с каждой стороны в них участвуют по два или три эгона, то есть дуотон или тринитон. Чем более личный характер носит встреча, тем меньше на ней эгонов. На свидания по-прежнему ходят в одиночку. Это трудно, поэтому свидания стали редкостью. Я не пробовала. Сама мысль о том, чтобы встретиться один на один с каким-то посторонним человеком, вызывает у меня тревогу. В полицию, к врачу – идет весь эготон.

Раз он сказал – два, значит, два, понятно, как накрывать стол. Лена, посмотрев на меня, спросила:

– Накроешь?

Ровно в двенадцать он стоял на пороге – вдвойне: двое мужиков в одинаковых костюмах, что мы сразу, не сговариваясь, сочли отстойным. Лысеющий мужчина лет пятидесяти, с животиком и водянистыми голубыми глазами в старомодных очках. В руке у него была тарелка с фруктами – из разряда самых экзотических, беспрестанно модифицируемых, названий которых никто не помнит. В руке у второго – тоже. Мы такое не едим.

Мы хором, одинаковыми голосами, произнесли:

– Добрый день.

Лена надела чистую толстовку, без пятен от муки и сока. Я набросила шаль и загодя залпом выпила бокал вина для храбрости. У меня в комнате всегда припрятана бутылка, на всякий случай. Он прошел по чистому коврику к двери на террасу. Они опустились в кресла напротив куста цветущих пионов.

– О, какие красивые цветы, – сказали они одновременно.

Мы сели на диван, спиной к саду. Собственно, села я, а Лена пошла за кофе и пирогом. Я любезно повернулась к обоим, следя за тем, чтобы поровну одарять их взглядами, по очереди, ибо принцип номер три гласит, что никогда не следует ставить себя выше эгонов или отдавать предпочтение кому-либо из них и что считается хорошим тоном игнорировать разницу в статусе. Обычно это сводится к тому, что все делают вид, будто не знают, кто альфа, а кто – обычный эгон.

– Мы выращиваем цветы, – сказала я уклончиво. От вина я чувствовала себя более раскрепощенной.

На самом деле нет никакого удовольствия в том, чтобы сидеть напротив постороннего человека и пережевывать пищу. Я заранее подготовилась к стандартному набору полагающихся по ситуации вопросов, но поскольку это наш сосед, добавила еще несколько:

– Тебе здесь нравится?

– Откуда ты приехал?

– Есть ли у тебя сад?

Собственно, это все, что пришло мне в голову.

Принцип номер четыре гласит, что не следует слишком бесцеремонно расспрашивать о том, сколько эгонов проживает в эготоне. Это может быть расценено как интерес к материальному статусу, что невежливо. Понятно, что чем больше эгонов, тем более человек преуспевает, хотя не факт. Некоторые богатые и успешные люди ограничивают число эгонов, практикуя ставшее модным опрощение, возврат к естественной здоровой жизни в небольшом коллективе. В идеале это должна быть жизнь в одиночку, но настолько эксцентричных натур я не встречала.

Сосед выглядел довольно скованным, отвечал уклончиво, было видно, что он чувствует себя неуверенно и тоже не получает от этого визита ни малейшего удовольствия. Он все время покашливал, поэтому мне пришло в голову спросить его об аллергии. Оказалось, что я попала в точку, и мы заговорили о пищевой аллергии. Он сказал, что да, у них аллергия на все злаковые, шоколад, орехи и молочные продукты. Краем глаза я увидела, что Лена остановилась на пороге с шоколадно-ореховым тортом, который испекла к его приходу. Потом она попятилась и вернулась в кухню. Спустя мгновение появилась снова, с редиской, и уселась рядом со мной.

Они оба попробовали редиску, и мы немного поговорили о детях. Его очень заинтересовало, что у нас есть ребенок, они даже стали оглядываться по сторонам, словно надеялись увидеть малыша играющим где-нибудь в углу или прячущимся под столом.

Я смотрела на светлую кожу соседей, на крошечные капельки пота, выступившие у них на лбу, на светлые редеющие волосы, образующие вокруг порозовевших лиц неправильной формы ореолы. Легкие очки в металлической оправе одинаково съезжали у них на кончик носа, они поправляли их одним и тем же жестом.

Я подумала, что могла бы нарисовать его и сделать героем книги – он был бы добрым волшебником, который вечно путает заклятия и поэтому наколдовывает не то, что собирался. Я запомнила эту идею. Все свои вопросы я уже задала. Он ответил, что здесь красиво, что дом требует ремонта; спросил, не знаем ли мы какую-нибудь фирму, которая могла бы этим заняться. Дал понять, что раньше жил в центре, но ему надоел шум. Теперь он перешел в оборону. Спросил, где мы делаем покупки. Я даже не успела ответить, потому что случилось нечто беспрецедентное – в гостиную вошла Альма с тарелкой только что собранного винограда, который она сама вырастила и который не позволяла нам есть, и бутылкой рислинга. Молча поставил все на стол и села на свободный стул. Смешавшись, Лена тут же вышла, чтобы не допустить неловкой ситуации, когда мы бы оказались втройне, а он – всего лишь вдвойне. Гости тоже беспокойно заерзали. Альма без единого слова расставила рюмки и улыбнулась мне, игнорируя мой укоризненный взгляд, который ясно говорил: «Так не делают, дорогая».