Дикки-Король - [129]

— Как поживает Алиетта? — спросил он тем не менее слабым голосом.

— Ма, как обычно, на Балеарах, запасается на зиму, — гнусаво ответил Жан-Лу. — Напрасно я твержу ей, что теперь это немодно… Но я приехал не за тем, чтобы обсуждать маман.

— Ты, я полагаю, приехал участвовать в этой оргии. В сем «художественном мероприятии»… Подумать только, ведь здесь мы принимали Жермену Любэн! Перед войной, естественно…

— И на Жермену Любэн ты тоже спустил псов? — перебил Жан-Лу.

Граф промолчал, он задыхался. Значит, все вокруг нападают на него потому, что он спустил собак на этого паяца! Это уж слишком! Графа душила несправедливость.

— Ты, наверно, совсем спятил, если спускаешь собак на моего ГП?

— Главного патрона? — пробормотал граф, делая нечеловеческое усилие, чтобы улыбнуться.

— Главного питателя. Пойми, мы с тобой можем посмеяться над этим. Но я впервые вижу, что ты откалываешь такую забавную штуку. Однако я очень бы хотел, чтобы меня не впутывали в нее. Я приезжаю, и все набрасываются на меня: «Твой дядюшка отключил воду, твой дядюшка спустил собак, твой дядюшка никому житья не дает». Так вот, слушай: или ты будешь считать себя хозяином гостиницы и уважать своих клиентов, или будешь вести себя как хозяин замка и уважать своих гостей.

— У меня нервы не выдержали, — почти униженно оправдывался граф. — Ты знаешь, мой маленький Жан-Лу, для меня уже была тяжким ударом необходимость принять эту группу… Если говорить откровенно, почти секту… Мне гораздо больше пришлись бы по душе деяния святого Фрациска, но, увы…

— Вот именно, увы! Они не не приносят денег. Ты зря нос воротишь…

— Ты несправедлив, Жан-Лу!

Жан-Лу был несправедлив вдвойне. Потому, что на эти жертвы граф шел ради него, наследника. И потому, что именно по совету Хольманна он принял эту шайку — идеальная находка для полиции в случае, если бы, несмотря на тайком установленные бронированные двери, обнаружилось, что же хранится в подвалах.

— Все это я делаю ради тебя!

— Ради меня?! Но разве я просил тебя что-нибудь для меня делать?

Жан-Лу, разозлившись, вскочил и принялся расхаживать по этой жалкой комнате. На комоде он заметил снятую десятью годами раньше фотографию всей семьи на парадной лестнице, что лишь усилило его ярость.

— О, я знаю, ты в этом не нуждаешься! — с горечью воскликнул граф. — На глупостях этого несчастного ты зарабатываешь достаточно денег, чтобы содержать замок Сен-Нон. Кстати, я не упрекаю тебя за это, но ты бы мог вести себя скромнее, не рекламировать себя, взять псевдоним, кстати, так сделала твоя двоюродная бабушка Каро, которая писала романы-фельетоны из светской жизни для «Дамского журнала»: знаешь, об этом стало известно лишь после ее смерти!

Жан-Лу, несмотря на злость и намерение выложить дяде всю правду, не смог сдержать смех. Его сравнивают с тетушкой Каро («Любовь и долг», «Преступная герцогиня», «Лина-испанка») и при этом вспоминают «Дамский журнал»! К сожалению, граф не сумел воспользоваться этим поводом, чтобы разрядить атмосферу. Ему сейчас было не до шуток.

— В конце концов, со своими деньгами ты мог бы избавить меня от множества забот. Я говорю не о себе, о поместье. Необходимо кое-что отремонтировать, кое-что перестроить.

— Ни за что, — отрезал Жан-Лу, который опять помрачнел. — Ни за что. Я не хочу всю жизнь жить вроде тебя, между счетов и писем кредиторов, покрываясь плесенью в этой дыре, разглядывая генеалогическое древо… Слышишь, ни за что. Если ты думаешь, что и на этот раз разжалобишь меня своими дырявыми водосточными трубами и филлоксерой, угрожающей виноградникам, то ты ошибаешься. Слушай меня: мне тридцать лет, вот уже десять лет я вкалываю, как вол, чтобы выбраться из этого аристократического болота, потому что до него никому нет дела. Годами мама не каждый день, даже не через день, ела мясо, но зато она всегда жила на проспекте Моцарта. Люди с проспекта Моцарта жалости не вызывают. И вот я нашел мсье Дикки Руа, которому выпало счастье быть сыном крестьянина и не заботиться о кровле замка, а моя мамочка ездит теперь на Балеары и ест бифштексы сколько влезет. Если ты считаешь, что, работая на мсье Дикки-Короля, я каждый день устраиваю скандалы, ты сильно заблуждаешься. Даже если мсье Дикки-Король, который не может разобраться в партитуре «Брата Жака», выговаривает мне, что моя песенка звучит слишком резко, или слишком громко, или не выражает его оригинальной личности, то я собак не спускаю! Я не отключаю воду, не давлю его своими предками, не ряжусь в тогу своего достоинства аристократа! Да, разумеется, отвечаю я, я все исправлю, мсье Дикки Руа, ваша мысль великолепна, и ДЕЛАЮ все это! И ты, который за свою жизнь ничего не сделал собственными ручками, тоже будешь все это делать и не будешь мешать моему бизнесу, понял? Понял?

Опять на него орут! Графу казалось, что у него раскалывается голова. И ему захотелось поскорее снова погрузиться в лихорадочный, но заполненный видениями из прошлого сон; даже сны графа на полвека отстали от жизни. Только чувство долга еще удерживает его на земле.

— Я был доведен до крайности, — с усилием проговорил он. (Жан-Лу заметил, что граф сильно покраснел: уж не сердечный ли у него приступ?) — Это не повторится. Ты сохранишь свой источник доходов. Но, Жан-Лу, попытайся понять, в твоих же интересах вложить немного денег…