Дикий селезень. Сиротская зима - [33]

Скучная солонцеватая степь с мелкими озерцами ковыля, с бугорками сусличьих нор, с редкими кустиками степной акации и бобовника усыпляла и не привлекала ни моего внимания, ни внимания щенка.

Зато в сторону зеленой овражной полосы Узнай постоянно поворачивал свой мокрый кирзовый носик и смешно вострил согнутое пополам ушко. Наконец он не выдержал, взвизгнул и, переваливаясь, покатился к оврагу.

Щенок скрылся в чилизнике и тут же, поджав уши и хвост, зайцем выкатился из кустарника. Следом за ним несся на полусогнутых ножках-проволочках степной кулик-кроншнеп и пытался долбануть перепуганного беглеца длинным загнутым клювом.

Узнай налетел на меня, трусливо пролез между ног и спрятался за мной. Отважный куличок остановился, втянул головку в круглое бесхвостое туловище и резко тюкнул меня клювом в ногу. Нечего, мол, распускать щенка-шкодника.

Он отошел с сознанием выполненного долга, сердито покосился на незваных гостей, точно хотел сказать: «Вот уж я вам», — привстал на цыпочки, зашипел, резко взлетел и залился победным колокольчиком.

— Узнал, Узнай, как без спроса лазить, куда не просят? — почесал я голень.

Честно говоря, я сам немного струхнул. Как это маленькая птичка и нападает на собаку, на человека?

Дядя Сема готовил лодку для переправы на тот берег: укладывал снасти, гремел цепью.

Из-под моих ног выскакивала саранча. Это не зеленая кобылка. Ишь как сигает. В лоб даст — зашибет. А эта прижалась к голой земле и ни с места. Все сожрала вокруг себя. Объелась, что ли?

— Фас, Узнай!

Напуганный куликом, щенок не спешил выполнить приказ. Он опасливо дотронулся лапой до саранчи. Саранча высоко подпрыгнула вверх и, перевернувшись, упала в ковыль. Вот оно что! Саранчиха откладывала в песок яйца и затягивала их пеной. Такие же саранчовые кубышки я видел на Согре.

Узнай немного осмелел. Он побежал впереди меня и задрал ногу около красноватой горки. Свежая сусличья нора с утоптанным песком у входа. Щенок засунул морду в нору, застрял, беспомощно заскулил и принялся выгребать передними лапами песок. Такому бутузу не добраться до зверьков. Где-то недалеко должен быть поднорок — запасной ход. Где же он? А может, суслики еще не успели его прорыть: жилье-то новое.

Я взял щенка на руки, отошел, чтобы суслики не учуяли псину, и спрятался за чилизником. Скоро от соседнего холмика, беспокойно оглядываясь, пригибаясь, отбежала сусличья пара. Навстречу гостям высунулся хозяин, свистнул хозяйку. И вот уже четыре рыжих столбика запересвистывались между собой, опасливо поглядывая по сторонам.

— Толька, лешак тебя замотай! — послышалось с реки. — То-о-лька-а!

Я осторожно стал отползать к берегу, прижимая к себе Узная. Щенок вырвался, вприпрыжку побежал к сусликам и затявкал на них. Хозяева юркнули в нору. Гости же, подняв зады, по-стариковски переваливаясь, заспешили проторенной тропинкой к своему холмику и скрылись.

— Узнай, ко мне! На место! — закричал я.

Куда там! Свежий сусличий запах вскружил щенку голову, и он, приподнимаясь на задних лапах и перебирая передними, запрыгал вокруг норы и залаял по-взрослому, только каждое его «гав» заканчивалось визгом.

Я махнул рукой на глупого щенка и пошел к берегу.

В Тагиле я всегда обходил стороной воробьев и голубей. Зачем зря беспокоить птиц? Пусть клюют, что бог послал. В деревне и вовсе спешить некуда — я обходил тех воробьев, уток, а сквозь стадо гусей шел напрямки. Те, как ты их ни обходи, сами привяжутся, точно змеи, извивают шеи и шипят. Лучше напрямки. Щипнуть могут, но никто не скажет, что Толя Селезнев — трус.

Нас отнесло не очень далеко: все-таки три человека и гребцы — взрослые.

Хватаясь за ивовые ветки, дядя Сема сунул лодку носом в протоку, приготовился и рванул. Неудачно. Встречным течением корму сбило к берегу. Теперь дядя Сема хватался за ветки, а тетя Лиза вовсю гребла веслом. Приготовились. Еще раз! Готово! Лодка уткнулась носом в левый берег протоки и тихо пошла по ней. Позади бурлил и кипел перекат.

Если правый берег Ишима — голая степь, то левый — сказка. Прямые водные аллеи словно в парке. Прозрачная вода: видно, как среди водорослей поблескивают большие чебаки. Мелюзги нет: в такой благодати рыба растет быстро. Над водой сотни бабочек и стрекоз. Кувшинок мало, и все они облеплены стрелками и златоглазками.

Маленькая голубая стрелка с прозрачными крыльями опускается в осоку, скользит по ней и погружается в воду. Не поймешь этих насекомых. И летают, и ползают, в воде могут жить.

Голубеет на желтой калужнице златоглазка. Какие шикарные прозрачные крылья — невеста да и только.

Все в лодке молчат. Прямые аллеи с текучими ивами словно созданы человеком и облагорожены естественной красотой. Выпархивают из простоволосых ив чирки и прячутся в камышах. Под ивами на клочке земли — пожелтевший охотничий шалаш. Напротив — осыпавшийся скрадок; внутри — няша, в ней сигают одна за другой жирные квакши. Видать, парочка-другая карасей не дает им покоя. Уж больно испуганно верещат лягушки. Здесь была когда-то сложена из дерна охотничья засидка. Да какой дерн из чернозема! Селезневский вечен, а этот и лето не простоял, отсырел, осыпался. Скоро и квадрат расползется в воде — и не останется никаких следов от непродуманного человеческого труда.