Дикий лебедь и другие сказки - [11]

И супруги отправились спать.

Лежа под одеялом рядышком с мистером Уайтом и потихоньку погружаясь в сон, миссис Уайт и не думала спрашивать себя, как ее угораздило выйти замуж за человека, который после скромной деревенской свадьбы привел ее в эту халупу. (А ведь можно было бы кое о чем и догадаться, когда он явился на церемонию в поеденном молью отцовском сюртуке и отговорил ее нанимать свадебную карету, потому что это, видите ли, пустое расточительство.) Мистер Уайт, спавший вообще неспокойно, вертелся и так и эдак и все никак не находил подходящую позу, но ни на мгновение не задумывался, что же заставило его сделать избранницей женщину, которая ни к чему не стремилась и ни во что не верила. Он не удивлялся, с какого перепугу у нее в голове вдруг возникла мысль взять и окончательно расплатиться за их жалкое жилище.

Утром сын ушел на работу. А ближе к вечеру домой к мистеру и миссис Уайт явился представитель фабричной администрации и сообщил о несчастном случае. Их сына затянуло в машину, как будто он был сырьем для некоего изделия, изготавливаемого из мясного месива, костяных осколков, обрывков сухожилий и кровавых струй, которые стремительно, прямо на глазах остальных рабочих, из красных становились черными.

Человек с фабрики держал себя корректно и проявлял подобающее случаю сочувствие. Понесенную мистером и миссис Уайт утрату, говорил он, не восполнит ничто на свете. Однако владельцы предприятия практикуют денежные выплаты семьям рабочих, которых, бывает, убивают машины. Компенсация, которую руководство компании готово предложить родителям погибшего, невесть как велика и составляет…

Называть вам точную сумму, понятное дело, нет нужды.

Как нет нужды рассказывать, тем более с подробностями, про обезумевшую от горя мать, про то, как вечером – через несколько дней после того, как то, что осталось от ее сына, в глухо заколоченном гробу (проститься с телом никому не дали) закопали на затравеневшем церковном кладбище, – она взяла обезьянью лапку и прокричала во тьму пустого дома и дождя за его стенами:

– Верни его обратно.

И снова ничего не произошло.

То есть сразу не произошло.

А несколько часов спустя – мистер и миссис Уайт успели уже улечься в кровать – снаружи послышался звук приближающихся шагов. Считаные мгновения понадобились обоим, чтобы расслышать их тягучую замедленность – они звучали так, будто подошвы ботинок не отрывались каждый раз от земли, а по очереди с усилием волочились по жидкой дорожной грязи.

В один и тот же миг оба поняли: от кладбища путь неблизкий.

Миссис Уайт бросилась вниз по узкой лестнице. Мистер Уайт поспешил за ней.

– Он вернулся! – воскликнула мать.

Отец едва заставил себя отозваться:

– Оно вернулось.

Изуродованное тело, существо из поломанных костей с раздавленной маской на месте лица (существо, которое раньше когда-то ковыляло, весело покряхтывая, за разноцветным резиновым мячиком и, забыв обо всем, каталось с друзьями на коньках по замерзшему пруду) вернулось. И теперь протискивалось сквозь скрипучую садовую калитку.

Оно пришло на зов. Оно различало свет в окне.

Пока миссис Уайт возилась с дверным замком, мистер Уайт пошел и взял обезьянью лапку. Он собирался сказать: «Сделай так, чтобы он ушел».

Но ничего не сказал. Он твердо знал, что следует сделать. Но представил, как жена открывает дверь, а за ней никого, только ветер. Неизвестно еще, выстоит ли он под шквалом горя и ярости, который она обрушит на него с опустевшего порога.

Мистер Уайт так и стоял посреди комнаты, крепко сжимая в руке обезьянью лапку. Жена тем временем распахнула дверь, и они увидели то, что стояло за ней и ждало приглашения войти.

Они живут втроем вот уже больше года. Существо целыми днями просиживает, развалясь, в кресле у очага, где на вечно сырых дровах изредка вспыхивают хилые язычки пламени. Вечером оно все так же молча, останавливаясь на каждой ступеньке, тащится на второй этаж и проводит ночь у себя в комнате (спит оно там или нет, этого не знает никто), а утром снова занимает свое место у очага.

И все равно это их дитя. То, что от него осталось. По стенам нижней комнаты мистер и миссис Уайт развесили все старые фотографии, какие у них были: вот их малютка в зимнем комбинезончике улыбается снежному вихрю; вот их сын, насупленный подросток в галстуке-бабочке, позирует школьному фотографу; он же нервно улыбается рядом с девушкой (крупной, с озорным взглядом и нетвердыми нравственными принципами – теперь она замужем за мясником и много пьет), которую, хотя она совсем ему не подходила, он пригласил на первый в жизни медленный танец.

Чтобы замаскировать запах, Уайты жгут благовония. Весной они наполняют дом сиренью и розами.

Мистер и миссис Уайт изо всех сил стараются вести прежний, привычный образ жизни. Они шутят друг с другом и предаются воспоминаниям. По пятницам миссис Уайт готовит свою фирменную тушеную баранину, и неважно, что существо ничего не ест.

По большей части оно таращится в еле теплящийся очаг, но время от времени, когда беседа становится оживленнее или когда мать с отцом спрашивают, не принести ли ему еще подушку и помнит ли он, как много лет назад они все вместе ездили на горное озеро, оно поднимает то, что осталось у него от головы, и обращает в их сторону свое единственное мутно-белое глазное яблоко – и недоумения в этом взгляде существа гораздо больше, чем злости. Что за преступление оно совершило? Его тюремщики не злы и стараются создать ему все удобства, но за что они держат его здесь, за что он несет наказание?