Дикий голод - [8]

— Спасибо. — Потребовалось время, чтобы понять, что делать с белокурыми волнами, которые я унаследовала от отца. Если длина слишком короткая, то они превращаются в одуванчик из кудряшек, с которым я не могу справиться. Когда отросли подлиннее, завитки разгладились и превратились в волны, которые смотрятся гораздо более удачно.

— Как прошел полет? — спросил отец.

— Большую часть времени я спала. — Я подняла руку. — Ожогов нет, значит, шторки были опущены. Частный самолет из Европы очень неплох. Бесплатные наушники и носки.

У мамы загорелись глаза.

— А закуски были?

— В твоем распоряжении целая кухня, — сказал папа.

— А Марго слишком занята, чтобы всю ночь ходить и предлагать мне закуски. — Ее взгляд сузился. — Хотя это наводит меня на кое-какие мысли.

— Как видишь, — весело произнес мой отец, — твоя мама ничуть не изменилась с тех пор, как мы виделись в мае.

— Я не против, — ответила я.

— Мы видели репортаж из Парижа, — сказал папа и положил руку на плечо маме.

Я подготовила их, рассказала, что мы в этом участвовали, поэтому он узнал об этом не из вторых рук. Но страх и печаль в его глазах все же были сильными.

На мои глаза тоже навернулись слезы. Меня внезапно затопил ужас того, что я видела накануне вечером, я пихнула стаканчик с кофе отцу и бросилась в объятия матери.

— Все нормально, — сказала она, снова обнимая меня. — Все хорошо. Не держи все в себе. Тебе станет лучше.

— Это было ужасно, — пробормотала я ей в рубашку. — Это было глупо, бессмысленно и… так жестоко.

— Это всегда ужасно, — прошептала она, потирая мне спину. — Нет ничего хорошего в том, чтобы быть равнодушным к ужасному. Это означает, что мы ничего не чувствуем. Когда же мы испытываем чувства, а мы так или иначе их испытываем, то показываем свою храбрость. А ужасные времена — это когда нам нужно действовать больше всего. Именно тогда мы творим больше всего добра.

Она держала меня, пока я стояла там, плача в ее рубашку, пока выжимала худшую из эмоций. Потом я отстранилась и вытерла щеки.

— Извини, — произнесла я, пытаясь немного рассмеяться. — Не знаю, почему я плачу. Это было… не очень профессионально.

Папа достал из кармана украшенный вышивкой носовой платок. Я взяла его и вытерла лицо. Я чувствовала себя глупо из-за необходимости выплакаться, но после этого мне стало немного лучше.

— У тебя были долгие двадцать четыре часа, — сказала мама. — И ты заботишься о людях и о Париже. Это очень профессионально.

— Она права, — произнес папа, после чего мама показала ему большие пальцы вверх. — Ты хорошо справилась. Мы очень гордимся.

Напряженность в его глазах сказала, что он старался не начинать разговор, который у нас уже был по поводу рисков, связанных с моей службой в Дюма. Он знает, что это мое личное дело.

— Спасибо, — ответила я и в последний раз вытерла лицо, а потом сунула платок в карман.

— Итак, — произнесла мама, озираясь вокруг. — Когда мы познакомимся с Серафиной? — Ее не было в городе, когда они приезжали на мой выпускной.

Я оглянулась на самолет, увидела, что Сери болтает с Одеттой у подножия трапа, и помахала ей.

— Bonjour[19], — живо сказала она, когда подошла к нам, взяв меня под локоть.

— Сери, это мои родители, Этан и Мерит.

— Приятно наконец-то с вами познакомиться, — произнесла Сери и расцеловала их. — Ваша дочь — настоящее сокровище.

— Мы согласны, — ответил мой отец. — И мы надеемся, что тебе Чикаго понравится так же, как ей понравился Париж.

— Я уверена, что так и будет. — Она посмотрела на мою маму. — Я так понимаю, нам нужно обсудить, мм, кейк-шейки?

Лицо мамы засветилось, как будто она выиграла в лотерею.

— Мы должны их обсудить. Может, завтра на переговорах мы добьемся значительных успехов, и у нас будет время для приключений в «Портильо»[20].

— Будем надеяться, — ответила Сери с улыбкой, которая быстро исчезла. — Вы слышали о недавнем нападении?

— Слышали, — ответил папа.

— Были какие-нибудь угрозы в адрес переговоров? — спросила я.

Мой отец выгнул бровь.

— Я служу Дому Дюма, — напомнила я им. — Я работаю.

— Никаких угроз, — ответила моя мама, взяв отца за руку и сжав ее, вероятно, давая ему знак. Еще они могут общаться телепатически — одна из способностей обычных вампиров, которые я не развила, вероятно, потому что я была создана не традиционным вампирским способом — поэтому я не часто слышу, как они вслух спорят о том, как со мной обходиться или разбираться с тем, что я сделала.

Из-за этого мне не везло в розыгрыше карты «Мама разрешила». Мама и Папа могли уточнить это друг у друга, а я бы даже не узнала.

— Хотя испанские делегаты все еще спорят по поводу посадочных мест, — сказал мой отец, явно не впечатленный их поведением.

— Ты видела план по обеспечению безопасности «Сэнфорда»? — спросила мама.

Переговоры пройдут в реконструированном «Театре Сэнфорда». И хоть в Чикаго и мирное время, организаторы мероприятия не хотят рисковать. Снаружи здания будет ограждено, снаружи и внутри объекта будут охранники, а в комнате будут сотрудники органов правопорядка на случай, если кто-нибудь осмелится напасть. В роли силовиков будет выступать тандем людей и сверхъестественных — главным образом вампиров и членов Северо-Американской Центральной Стаи оборотней, поскольку Стая сделала Чикаго своим домом. Габриэль Киин — ее волчий Апекс и друг моих родителей.