Дикие мальчики - [48]

– Одежда тут плохо. Одежду легко видеть. Очень трудно видеть это. – Он показал на свое худое тело.

Тут меня обуяла жажда, собственное тело показалось мне сухим и хрупким, как опавший лист.

– Прыгалка забирает последнюю воду, ми-и-истер. Мы искать родник.

Над будкой склон холма уходил круто вверх. Мальчишка двинулся через кустарник, который, казалось, расступался перед ним, образуя туннель из веток и листьев. Он опустился на колени и раздвинул плети вьюнков. Там из известняковой расщелины бил глубокий черный родник. Мы зачерпывали руками чистую холодную воду. Мальчишка отер рот. Со склона холма были видны железнодорожный мост, река, разрушенные предместья.

– Это плохое место, ми-и-истер. Там патрули.

Сунув руку в ящик, мальчишка достал два свертка в промасленной бумаге, перевязанные бечевкой. Он развязал бечевку и вытащил два тупорылых револьвера тридцать восьмого калибра, ударники спилены, рукояти орехового дерева укорочены, стволы с насечками блестят как отполированные. Револьверы можно было использовать только как самовзводные. Рукоятка доходила мне до середины ладони, упиралась в то место, где сходились холмики, она почти превращалась в продолжение руки. Револьвером мальчишка указал под мост, где проглядывала вдоль реки тропинка, по которой мы пойдем в город. Кругом никаких признаков жизни, виллы разрушены, пустые кафе и дворы затянули плющ и вьюнки. Мальчишка шел впереди. Он мчался с бешеной скоростью футов пятьдесят или около того, потом останавливался в задумчивости, принюхиваясь и вздрагивая. Мы двигались по тропинке возле белой стены.

– ЛОЖИСЬ, М-И-ИСТЕР!

В стену ударила пулеметная очередь. Я рухнул в канаву, заросшую крапивой. Боль обожгла руку, словно ее обдали упругой струей из брандспойта, дернулось дуло. Трое солдат в сорока футах от меня скрючились и упали. Мальчишка встал, из дула его револьвера вился дымок, тело было в красных полосах от крапивы. С невероятной скоростью он добежал до солдат. Я выстрелил дважды. Он – четыре раза. Все пули попали в жизненно важные точки. Один солдат лежал на спине, подвернув ноги, во лбу – дыра. Второй, еще живой, бился в конвульсиях, кровь била струйкой из раны на шее. Третьему три пули попали в живот. Он лежал ничком, прижав руки к животу, его пулемет еще дымился, в трех ярдах завитки белого дыма над травой. Эта улица разделяла кварталы: лужайки, пальмы, бунгало, по другую сторону заброшенная автостоянка, такое можно в Палм-Бич во Флориде встретить: десятилетия заброшенности, сорняки, ветки пальм на проезжей части, окна разбиты, никаких признаков жизни. Мальчишка проворно и умело обшарил карманы: нож, документы, сигареты, пачка кифа. У двоих солдат были карабины, у третьего – пистолет-пулемет.

– Нехороший чешский пушка-смазка, – сказал мальчишка и отшвырнул его в сторону, сперва вынув магазин.

Карабины он прислонил к пальме. Мы оттащили тела в канаву. Боль придавала нашим движениям маниакальную силу и точность. Мы метались, спеша натаскать пальмовых листьев, чтобы накрыть тела. Мы не могли остановиться. Мы нашли рождественскую елку, в ее побуревших засохших иголках запутались обрывки серебряной фольги, и бросили ее на мертвых солдат. Мы остановились, переводя дух и дрожа, и посмотрели друг на друга. У меня рябило в глазах кровь стучала в затылке и гениталиях плавки словно уменьшились жаркая тяга в желудке в кишках приглушенный взрыв и обжигающий понос хлынул по нашим дрожащим ляжкам «Правила бойскаута» плыло по летнему дню оборванный фильм голос видел происходящее со стороны я рылся на полке зная что ищу вдоль мощеной тропинки ноги словно деревянные колоды волочащие черное маслянистое дерьмо это должно быть кухня дверь открыта ржавая плита заплесневелое блюдо с чили ящики с едой серебряная фольга знал что ищу роясь на полках одеревеневшие пальцы напряжение в моих гениталиях словно поллюция и я знал что времени очень мало нашел банку соды высыпал в фарфоровую вазу для фруктов с розами нет воды серебро пироги задыхаясь в красном тумане время на исходе выбежал в разоренный сад маленький пруд стоячая вода зеленый ил прыгнула лягушка мальчишка сдирал с себя плавки я сел и сорвал свои его плавки сползли с бедер колышущийся член встал мальчик потерял равновесие упал на бок я стянул плавки с его ног он перевернулся на спину задрал колени тело изогнулось напряглось дернулось шея распухшая задыхаясь я налил воду и зеленый ил в миску обеими руками замесил пасту намазал пастой его шею и грудь до сердца он эякулировал на вздрагивающий живот я набрал еще пасты размазал себе по бокам на пульсирующую шею потом на грудь теперь легче дышать я смог наложить больше пасты на живот и ляжки до его ступней перевернул его намазал ему спину там где ее исполосовала крапива он вздохнул ухмыльнулся тело расслабилось он снова кончил. Я встал и растер пасту по своему телу боль и онемение проходили. Я плюхнулся рядом с мальчишкой и провалился в глубокий сон.

«Пятеро индейских юношей из деревни сопровождали нас в качестве проводников. Но их, казалось, совсем не интересовала местность, которую мы пересекали, и большую часть времени они проводили, охотясь со старым дробовиком, заряжаемым с дула, более опасным для охотников, чем для добычи. Через пять дней после того, как мы вышли из Кандиру, в верховьях Баббунсассхола, им удалось ранить оленя. Преследуя раненое животное, в диком азарте они пронеслись по зарослям крапивы. Выбрались они, с головы до пят покрытые пульсирующими рубцами, похожими на чайные розы. К счастью, они носили набедренные повязки. Казалось, от боли они стали проворнее и энергичнее и еще одним выстрелом уложили оленя. Они набросились на умирающее животное с пронзительными победными криками и отсекли ему голову мачете. Но внезапно они замолчали, уставились друг на друга, и тут их разом пробил неудержимый понос. В горячке похоти они сорвали набедренные повязки, лица у них распухли, а глаза заплыли, они безостановочно эякулировали и испражнялись. Мы смотрели, не в силах им помочь, пока китаец-повар, выказавший редкое присутствие духа, не замесил соду с водой. Он наложил юношам пасту на шею и на грудь до области сердца. Таким образом он сумел спасти двух юношей, но трое других погибли в эротических конвульсиях. Трудно сказать, было ли дело в особой разновидности крапивы или симптомы явились результатом избытка муравьиной кислоты, циркулировавшей в их крови из-за необычайного напряжения. Быстрое облегчение, наступающее при наложении щелочной пасты, подсказывает, что симптомы являются результатом какой-то формы отравления кислотой». Это цитата из заметок Гринбаума, одного из первых путешественников в этих краях.