Дикие цветы - [160]

— Корделия, — сказал он своим низким, великолепным голосом. — Я очень рад тебя видеть.

Ее кожу снова стало покалывать — старый инстинкт проснулся и сообщал, что опасность близка, но она с большим усилием проигнорировала сигнал. Она широко улыбнулась Хэмишу, неожиданно заметив, что никак не может перестать улыбаться.

— Что, во имя всего святого?…

Он перебил ее, наклонившись ближе.

— Слушай, прежде чем ты разозлишься на меня-твоя мама хотела, чтобы я приехал, и была довольно настойчива. Видимо, она дала Бену список людей, в ином случаея бы не пришел, обещаю…

Корд разрывалась между желанием хохотать над комичностью его очевидного страха расстроить ее и печалью. «Я действительно постаралась, отталкивая его», — подумала она.

Она вспомнила обо всех мужчинах, от которых сбежала, запутавшись. Вот как она всегда воспринимала отношения — паутина, ловушка, западня, из которой нет выхода. Она посмотрела на Хэмиша — их пальцы все еще соприкасались.

— Но мне приятно тебя видеть! Мама любила тебя. Спасибо, что приехал. Я правда рада, что ты здесь.

— И я рад. Это так странно — снова оказаться тут.

— Знаю. Но ты привыкнешь. — Она огляделась вокруг: китайские фонарики мягко светились, а солнце продолжало погружаться в расплавленное серебро моря. — Если мне не изменяет память, у тебя есть дочь. Как у нее дела?

— У Амабель все хорошо, спасибо. Она готовится стать оптиком.

— Оптиком?

— Я знаю, — сказал Хэмиш. — Настоящая работа. Я так горжусь ею.

— Это великолепно-но, Хэмиш, сколько ей лет? Разве ей не двенадцать?

— Ей двадцать пять, Корди.

— Иисусе, — вырвалось у Корд. — Извини. Значит, она не захотела стать актрисой…

Все еще держа ее за руку, Хэмиш покачал головой.

— Нет. И я тоже считаю, что это глупое занятие. Никакой уверенности в завтрашнем дне. Так можно и с ума сойти.

— Ты бросил актерство, не так ли? Полагаю, ты теперь просто скромный бухгалтер, фанат Шарля Трене, живущий в подвале у Бена?

— Да, — ответил он, улыбаясь. — На следующей неделе у меня даже интервью на радио. Похоже, я единственный известный науке актер, ставший бухгалтером. Они хотят знать, что со мной не так и почему в принципе кто-то способен бросить такую работу.

— Ты добился успеха, вот они и интересуются.

— Но я не хотел этой жизни. Я не был собой. — Он сжал челюсти. — Это тяжело объяснить.

— Я могу понять, почему ты так сделал. — Она взглянула на их переплетенные пальцы. — Правда могу.

— Тебе нужно понять и кое-что еще-я переезжаю в собственную квартиру в следующем месяце. Я здесь не навсегда. Просто, чтобы ты знала.

Она мягко отняла у него руку.

— Хорошо.

— Очень приятно снова увидеть тебя, Корд, — сказал он.

— И мне тебя, Хэмиш. И мне тебя, — ответила она, тихо, грустно рассмеявшись и уже снова жаждая тепла его рук — рук человека, с которым ей было так хорошо, который знал ее много лет, которого невозможно было шокировать Уайлдами и их историями и которого совершенно точно не стоило бояться. — Как… как поживает Санита? — спросила она с усилием, следуя правилам гостеприимства.

— Я слышал, она в порядке. Мы развелись около пяти лет назад. Знаешь, я однажды привел ее сюда, чтобы навестить твоих родителей. Твоего отца она очень заинтересовала.

— Да, как и тысяча других людей. Подозреваю, многие даже сейчас здесь, — ответила Корд, обведя рукой собравшуюся компанию, и Хэмиш выдохнул, пытаясь подавить смех.

— Охотно верю. Старина Тони.

Она снова улыбнулась, и радость бурлила внутри ее.

Хэмиш коротко вдохнул.

— Корделия, Корделия. Бен говорит, что вы наконец-то видите друг друга.

— О да. И племянниц. И я стала приезжать сюда чаще. Проводила время с мамой.

— Я так рад. Я знаю, он переживал, хотя никогда ни в чем не винил тебя. Это, должно быть, ужасно тяжело. Что изменилось, как ты думаешь?

Она медленно покачала головой.

— Долгая история. В другой раз.

— Не сомневаюсь. Конечно.

Повисла тишина, уютная и грустная. Корд глубоко вздохнула.

— Как ты думаешь, однажды вечером мы могли бы пропустить по стаканчику? Ну, знаешь, как в старые времена?

Хэмиш серьезно посмотрел на нее.

— Может быть, — ответил он и с улыбкой пожал плечами. — Может быть, это хорошая идея. Ты сама этого хочешь?

— Думаю, было бы неплохо, — сказала она, и он приблизился к ней, чтобы закрыть ее, отгородиться от вечеринки, остаться вдвоем на их собственном кусочке пространства. Она не двигалась.

— Я тоже думаю, это будет неплохо, — сказал он тихо.

— К сожалению… К сожалению, сейчас я очень занята, — добавила Корд, чувствуя, как давний страх вновь обволакивает ее, и увернулась от тени Хэмиша. — У меня… у меня много работы. На следующей неделе я буду в Италии, Турине, Милане, Флоренции, а затем должна поехать в Зальцбург в августе… Видишь ли, у меня была эта операция, в начале года, и я… сейчас я должна петь. Прошли годы с тех пор, как я могла, и у меня много работы, Хэмиш…

Хэмиш кивнул.

— Я слышал. Дорогая, я все об этом слышал. Бен рассказывает мне все.

Дорогая. На его губах это слово прозвучало как ласка, а не как те пустышки, загромождавшие разговоры ее родителей. Дорогая.

— Я читал интервью в «Обсервере». И в Фейсбуке кто-то писал о твоем первом концерте. А еще я видел обзор в «Таймс». Я узнаю от Бена все новости о тебе. Знаешь, я действительно очень мало делаю вне сезона подачи налоговых деклараций, кроме того, что слежу за тобой и тем, чем ты занимаешься. В хорошем смысле, конечно, — лаконично добавил он. — Очень важно, чтобы ты понимала это, Корд.